Екатерина Дроздова - Богоявленское. Том 2. Смута

Гуляя по липовой аллее этого парка Натали вышла к берегу Дона. Вокруг было так тихо и спокойно, что только тёмные донские воды могли напомнить, что где-то идёт война и гибнут люди, что там, где стрельба и пушечные залпы, и её отец каждый день рискует своей жизнью, защищая их любимую страну – Россию. И желая прогнать дурные мысли, Натали могла так долго стоять на берегу Дона и мечтать, как кончится война, как заживут они все тогда весело и счастливо. И горе никогда не постигнет их семьи, Сенявиных и Нейгон.

– Вы совсем не боитесь дождя? – прервал мечтания Натали незнакомый голос.

Обернувшись, она увидела перед собой Игнатова Игоря.

– Я люблю дождь, – улыбнулась Натали. – И порой мне кажется, что в минуту моего рождения за окнами шёл дождь.

– В Петербурге часто идут дожди, – задумчиво произнес Игнатов.

– Откуда вам известно, что я родилась в Петербурге?

– В Богоявленском слухи распространяются быстро. И то, что в семье Сенявиных уже месяц живут жена и дочь полковника Нейгона давно не тайна.

– Да-да, всё верно, – снова застенчиво улыбнулась Натали.

– А когда родился я, была стужа и мела метель. У нас в Иркутске зимы холодные и снежные.

– Вы из Иркутска? Ах, голубчик, если бы вы знали, сколько книг я прочла о Сибири и, как бы я хотела побывать там. Расскажите мне, пожалуйста, об Иркутске, ведь рассказ из первых уст это совсем иное, нежели книги.

– Расскажу. Обязательно расскажу, но не сейчас. Мне нужно идти. Хотите, я провожу вас до усадьбы?

– Нет-нет, я буду ещё гулять.

– Тогда прощайте.

– До свидания, – помахала Игнатову в след Натали.

Домой она вернулась в самом лучшем расположении духа. С радостной улыбкой Натали подсела за стол к матери и Ольге Андреевне, и, прервав их чаепитие, принялась с восторгом рассказывать о своей встрече.

– Кто бы это мог быть? – удивилась Ольга Андреевна. – В Богоявленском никогда не было сибиряков.

– Ах, как жаль, что он не представился, – не сдержала своего огорчения Натали. – Но я уже видела его однажды, возле дома Фаруха.

– Уж не проходимец ли это Игнатов? – всплеснула руками Ольга Андреевна.

– Отчего же проходимец? – удивленно спросила Натали.

– Если б вы только знали, милая Марта, как он мне не нравится, – не обращая внимания на Натали, сказала Ольга Андреевна. – Он то исчезнет куда-то, то появится вновь. То батраком к кому-нибудь наймется, а то снова целыми днями на скамейке у Фаруха просиживает. Откуда он только взялся в нашем Богоявленском? Кто он такой?

– Неужели у нас в имении ещё находятся те, кто этого не понимает, – отозвалась сидящая рядом, за вышивкой, Вера.

Как всегда роскошная, она высокомерно взглянула из-под чёрных, высокой дугой изогнутых бровей, на мать и Натали, и демонстративно громко вздохнула.

После встречи с Митькой, она снова превратилась в ту прежнюю Веру, которую даже домочадцы стали забывать, надменную, самоуверенную и коварную, холодную княжну. И не дав матери высказаться относительно своих догадок, она отложила свою работу и протянула Натали взятую со стола газету «Биржевые новости», вышедшую экстренным выпуском.

– Прочти, – сказала Вера Натали. – Тебе это должно быть интересно.

Натали начала читать газету бодрым голосом, но закончила понуро.

– «Мы легли спать в Петербурге, а проснулись в Петрограде». Неужели антигерманские настроения настолько велики, что Государь переименовал Санкт-Петербург в Петроград? – с грустью спросила она.

– Да, – холоднокровно ответила красавица Вера. – Поэтому впредь хорошенько подумай, прежде чем заговорить с незнакомцем.

– Я полагаю, Вера права, – сказала Марта, ласково погладив дочь по голове.

С грустью уставившись в окно, Натали опустила голову на ладони. Приподнятое настроение вмиг исчезло. А Ольга Андреевна и Марта, не обращая на неё внимания, придались воспоминаниям:

– Ах, Петербург! Помню на Невском была отличная аптека. В ней продавали чудесные шампони, хвойные, яичные и крапивные. В Воронеже таких нет…

… И, наконец увидишь ты,

Что счастья и не надо было,

Что сей несбыточной мечты

И на пол года не хватило,

Что через край перелилась

Восторга творческого чаша,

И всё уж не моё, а наше,

И с миром утвердилась связь, -

И только с нежною улыбкой

Порою будешь вспоминать

О детской той мечте, о зыбкой,

Что счастием привыкли звать!

Ксюша читала стихотворение Александра Блока под прелестную игру Натали на фортепьяно. Ото дня ко дню Ксюша становилась всё грустнее и грустнее, и серые глаза её, казалось, совсем потухли. Она терзалась печальными мыслями. Ксюше казалось, будто все те надежды и мечты, которыми она жила всего год назад, оказались ложными. И, что этой всеобъемлющей любви к Алексею Валерьевичу быть может, и не нужно было, если так скоро наступило уныние? Быть может, эта любовь была слишком велика для того, чтобы длиться вечно? Но ведь как ей хотелось, чтобы она была вечной. А может быть счастье и вовсе заключается в чём-то совсем ином, чем тихий семейный уют, служение супругу? И тогда она была слишком юна, чтобы понять это? Может быть, она поторопилась тогда, год назад, когда бросилась в своё замужество, как в омут головой? Может быть, зря не дал ей Алексей Валерьевич больше времени, чтобы разобраться в себе? Или всё-таки оно такое и есть, это счастье и напрасно она представляла его себе другим? Или это война так травит души людей разлукой? Но как он там? Жив ли? Не болен ли? Вспоминает ли о ней? Не сомневается ли он в счастье с ней? Нет, разве возможно сомневаться в их счастье? В их самой светлой, самой искренней, бесконечной любви? Разве может такая огромная любовь стать маленько-маленькой и однажды исчезнуть вовсе? Откуда же тогда взялась эта душевная паника исчезновения их любви, только их счастья?

И ответ к Ксюше пришёл сам собой. Такой простой и ясный. Это страх. Страх перед возможностью потерять друг друга не по своей воле. Страх, что эта война разлучит их навсегда, не спросив на то ни чьего разрешения.

– Чего так тихо у молодых барышень?

– Злата! – воскликнула Натали, обрадовавшись гостье.

– А я нынче видела сон, – сказала Злата. – Кубыть маменьки ваши и Вера уехали в Воронеж и дома вы совсем одни.

– В руку! – засмеялась Натали.

– Никакого волшебства, милая, это папа должно быть уже приехал к Митрофану Спиридоновичу и обо всём поведал, – улыбнулась Ксюша.

И Злата с Натали озорно засмеялись в ответ.

– Ах, как же я всё-таки доверчива, – и ещё детское, светлое личико Натали, покрылось румянцем смущения.

– Это плохо, душенька, – с некоторой грустью ответила Злата. – Моя сестра Глаша тоже была доверчива, и больно поплатилась за то.