Геннадий Прашкевич - Секретный дьяк или Язык для потерпевших кораблекрушение

Только утром четвертого ноября с пакетбота увидели высокую, на взгляд, надежную землю.

«Невозможно описать, — сообщал Стеллер в своих записках, — как велика была радость, когда увидели землю. Умирающие выползали наверх, чтобы увидеть ее собственными глазами».

Поднялся даже больной господин капитан-командор.

Открывшаяся земля всем показалась Камчаткой, так велико было желание увидеть именно Камчатку. С пакетбота как бы узнавали окрестности Авачинской бухты, как бы видели вход в знакомую гавань, даже видели Шипунский мыс, даже маяк! Но то было ложное узнавание. На самом деле «Святой Петр» находился в виду всего лишь безымянного острова, определенного свыше Господом как последнее пристанище несчастного капитана-командора.

К моменту обнаружения острова все ванты на судне оказались перебитыми бурей, и парусами нельзя было управлять. Двенадцать человек из команды умерло, тридцать четыре оставшихся человека сильно страдали от цынги и были не способны к работе; еще десять с величайшим напряжением управлялись с судовыми делами. Все, кто мог стоять на ногах, собрались в каюте господина капитана-командора. На коротком общем собрании постановили идти к берегу, все равно, есть там удобное место для стоянки судна или нет, хотя сам господин капитан-командор Витез Беринг, поддерживаемый лейтенантом Овцыным, советовал поискать какую-нибудь гавань.

Якорь бросили в неудобном месте у открытого каменистого берега, канат тут же лопнул и пакетбот понесло на камни. Каким-то чудом волны, подхватившие судно, все же поставили его совершенно невредимо в спокойную лагуну, между грудою черных опасных камней и берегом, на небольшой глубине четырех с половиной саженей.

Это случилось пятого ноября 1741 года.

С содроганием, чувствуя ужасный ледяной холод в теле, который не уходил даже тогда, когда Иван всем телом прижимался к горячему обогревателю, он вчитывался в выписки из вахтенного журнала, веденного на пакетботе штурманом Софроном Хитрово. …«4 ноября 1741 г., 7 часов вечера. Ветер ONO, курс N, у марсели взяли последний риф, ветер крепчает. 4 ноября 1741 г., 10 часов вечера. Закрепили грот-марсель, умерших солдат Давыдова и Попова спустили в море. 5 ноября 1741 г., 2 часа ночи. Умер гренадер Иван Небаранов. 5 ноября 1741 г., 3 часа ночи. Ветер NOO, курс NW, больных при команде 33 человека. 5 ноября 1741 г., 7 часов утра. Капитан-командор со всеми обер- и унтер-офицерами и рядовыми служителями учинил консилиум, чтобы идти к видимой нами земле, за не возможностью управления судна работными людьми и худости такелажа, а так же за неимением провианта и воды. Окончив консилиум, поворотили фордевинд и пошли WZW. 5 ноября 1741 г., 9 часов утра. Осмотрели, что грот-ванты на правой стороне все перервались под свицсарвинем, чего ради спустили грота-реи. 5 ноября 1741 г., 2 часа дня. Поставили грот-марсель. 5 ноября 1741 г., 5 часов дня. В исходе сего часа пришли на глубину 12 сажен, положили дагликс анкарь, отдали каната три четверти. 5 ноября 1741 г., 6 часов дня. В половине сего времени порвался у дагликс анкаря канат около 80 сажен, отчего нанесло нас на бурун, где было воды 5 сажен; в скором времени перенесло нас через бурун ближе к берегу на глубину четыре с половиной сажени; здесь мы положили плехт анкарь, отдали каната три четверти; пеленгов за темнотою взять было невозможно…»

Иван вновь всей спиной прижался к горячей печи.

Вспомнил: свицсарвень — это строп, стягивающий нижние ванты, а дагликс анкарь — левый становой якорь, соответственно, плехт — правый. Привычные когда-то слова звучали странно. Почувствовал, сейчас они из другого мира. Смутно ощутил, что сейчас они совсем из другого мира, в который он, Иван Крестинин, бывший секретный дьяк, уже, наверное, никогда не вернется…

Утром шестого ноября спустили единственную оставшуюся на борту шлюпку, на которой натуралист Георг Стеллер, а с ним несколько больных съехали на берег. Первая охота принесла полдюжины куропаток, а потом Стеллер счастливо наткнулся на куст настурциевых трав, которые сразу были отправлены на пакетбот как противоцынготные. Всю ночь натуралист и его спутники провели на берегу, обнаружив, к печали своей, стадо крупных морских коров. К печали потому, что все знали — у берегов Камчатки такие морские коровы не водятся.

Восьмого ноября стали перевозить больных на берег и размещать в землянках, покрытых обрывками парусов. Перевезли на носилках и господина капитана-командора Витеза Беринга. Двенадцать человек матросов скончались еще во время плавания, а из тех, которые остались живы, девять человек умерли во время перевозки на берег.

Четырнадцатого ноября штурман Софрон Хитрово, остававшийся на пакетботе, записал: …«Маловетрие, пришел бот с берегу, привезена на нем 1 бочка воды и повезли на нем на берег больных меня да служителей 7 человек, притом померло на пакетботе служителей, которые намерены были ехать на берег — матроз Иван Емельянов, канонир Илья Дергачев, сибирский солдат Василий Попков да при выходе с бота на берег умер матроз Селиверст Тараканов…»

И дальше: …«От морозу кругом судна и на судне такелаж весь обмерз льдом. На берегу при свозе с пакетбота умер сибирский солдат Савва Степанов…»

«19 ноября, — записал в журнале Софрон Хитрово, — я еще оставался на борту с семнадцатью людьми, в большинстве тяжело больными, и с пятью мертвецами. У меня на борту было лишь 4 ведра пресной воды, а шлюпка находилась на берегу. Я дал сигнал бедствия, поднял на вантах грот-мачты красный флаг, а на гафеле вывесил пустой бочонок из-под воды и одновременно дал несколько выстрелов из пушки. Из этих знаков находившиеся на берегу люди могли усмотреть, что я нуждаюсь в пресной воде; однако ветер дул с такой силой от моря к берегу, что они не могли на шлюпке выгрести и добраться до корабля.

Я приказал бросить покойников в море.

На наше счастье ночью выпал такой обильный снег, что можно было собрать его с палубы и заменить недостающую пресную воду.

Я оставался на корабле до 21 ноября, когда, наконец, прибыла лодка. Меня на руках перенесли в эту лодку, а затем доставили в ту же землянку, где находились остальные больные. Люди, находившиеся со мной на борту корабля, тоже были свезены на берег. За несколько дней до этого я переселился, ради тепла, в камбуз, так как видел, что многие из наших людей, как только их головы показывались из люка, немедленно умирали, словно мыши, из чего стало мне ясно, какой опасности подвергаются больные, попадая из духоты на свежий воздух; в виду этого при переезде на берег я принял некоторые меры предосторожности. Я покрыл свое лицо почти целиком теплой и плотной шапкой, а другую такую надел себе на голову, и все же на пути от камбуза до фалрепа три раза терял сознание. Я вполне уверен, что если бы не сумел предохранить себя вышеописанным способом от соприкосновения со свежим воздухом, то неизбежно умер еще на корабле, так как силы мои уже подходили к концу…»