Ольга Рожнёва - Полынь скитаний

– Верочка, я последний раз держу этого ребенка на руках. Мне очень мало остается жить, красные уже здесь. Много будет слез, многие дети останутся сиротами. Но я тебе единственное скажу: береги эту девочку – она особенная. Она сохранит и спасет все, что останется от нашей семьи.

Вера Константиновна расстроилась от непонятных слов, мурашки побежали по коже от их странной силы:

– Папа, что за странные предсказания? Чем эта малышка такая особенная? Самая обычная девочка… И почему ты такую тяжесть предрекаешь моему ребенку?

– Ей хватит силы духа.

И дед обнял Ритку, подошел к святым иконам и горячо попросил:

– Святителю отче Николае, сохрани мою внучку! Ей суждено пройти трудный путь… Не дерзаю просить тебя, чтобы ты избавил ее от испытаний и скорбей, что выпадут на ее долю, но молю: будь рядом с ней! Не допусти преждевременной гибели, буди защитником! Не позволь сломать ее силам зла, но да закалится и окрепнет она во всех скорбях! Приведи в ее жизнь добрых и сильных людей и наставь на путь спасения!

Это был последний раз, когда Ритка видела дедушку.

Через три дня начались страшные аресты. Люди исчезали по ночам: к дому подъезжал «черный ворон», врывались чекисты, шел обыск с конфискацией имущества, затем арест. Когда чекисты обыскивали дома русских – первым делом снимали иконы, топтали их, хохотали.

Дедушка Риты и ее отец, бывший командир полка, были арестованы в числе первых. Их обвинили в том, что они вывезли золото из России, и в каких-то других немыслимых преступлениях, держали в тюрьме, при допросах подвергали пыткам, мучили, избивали. Свидания и переписка с арестованными запрещались, хотя передачи принимали: их принимали, даже когда те, кому эти передачи предназначались, были давно расстреляны.

Расстреляли дедушку и отца Ритки быстро – без суда. У обоих в деле было помечено: ВМН – высшая мера наказания. Расстрелы проводили тайно, и родные долгое время ничего не знали об участи жертв чекистов.

С семьями арестованных боялись общаться, и женская половина семьи Дубровиных быстро почувствовала страшную пропасть между собой и окружающими. Впрочем, недолго им пришлось переживать эту скорбь: очень скоро, глухой ночью, к ним снова ворвались чекисты. Бабушку с Риткой и Лидочкой заперли в одной из комнат, начались обыск и конфискация.

Веру Константиновну жестоко избили, причем эту хрупкую молодую женщину били здоровенные мужчины, били не спеша, деловито, словно занимались привычной работой. Впрочем, так оно и было. Затем один из чекистов полоснул Верочку ножом по ее тонкой и нежной шее и бросил у дома, думая, что она мертва.

Под утро садовник-китаец выпустил из запертой чекистами комнаты перепуганную до смерти бабушку с детьми. Он же нашел Веру Константиновну лежащей в луже крови, но еще живой. Ритка успела увидеть мамочку и громко кричала от ужаса, Елизавета Павловна еле смогла успокоить ее.

Садовник спрятал страдалицу в церкви, затем привез к хирургу. Хирург был евреем, его звали Давид. Верочка слышала, как он сказал медсестре:

– Да зачем эту белобандитку спасать?! Ее все равно расстреляют!

Сестра милосердия ответила:

– Вы врач. Спасите ее! Не наше дело, что с ней будет потом.

Вера Константиновна выжила. У нее было чудесное сопрано, но после этого она могла только хрипеть. Как только она немного оправилась от страшной раны и потери крови – ее арестовали снова, а вместе с ней и бабушку, Елизавету Павловну, и Риту с сестренкой. Какое-то время они находились в тюрьме в Куре.

Елизавета Павловна крепилась и поддерживала дочь, но эти страшные события были для нее тяжелым ударом. Любимая Родина, посланниками которой они были долгие годы на чужбине, каким-то ужасным образом на ее глазах превратилась в нечто непонятное и враждебное и принялась уничтожать собственных детей, причем самых лучших, самых достойных из них.

Китайцы говорят: «Обзавестись домом так же трудно, как иглой ковырять землю; разорить дом так же легко, как воде унести песок». Вот и нет больше милого дома у Дубровиных, нет ни защитников, ни прибежища.

Первые воспоминания Ритки относились к Урумчи: снежные шапки Тянь-Шаня, серебристая зеркальная поверхность большого озера, куда они, видимо, выезжали всей семьей для отдыха.

Снежные шапки Тянь-Шаня

Дальше воспоминания становились мрачными: она помнила сырую холодную камеру, в которой народу набилось так много, что невозможно было лечь – не хватало места. Наконец мамочка нашла какой-то уголок и смогла уложить Ритку и Лидочку. Бабушки не было с ними, ее поместили в другую камеру. В тюрьме свирепствовали тиф и холера. Тиф, что в старину называли гнилой или нервной горячкой, не обошел стороной и дочерей Веры Константиновны.

Эта страшная болезнь любит скопление людей – грязных, немытых, голодных людей, и тюрьма была излюбленным местом ее обитания. Коварный тиф поражает незаметно, человек может быть уже болен, но не знать об этом: признаки болезни появляются чаще всего только на седьмые – десятые сутки. Бактерии выделяются в это время уже не только с испражнениями, но даже с потом: окружающие могут заразиться смертельной болезнью в любую минуту.

Рита помнила, как мамочка сидела возле нее и клала прохладную ладонь ей на пышущий жаром лоб, – это было единственным лекарством. Жар сменялся ознобом, затем снова жаром, страшно болела голова, ломило кости, мышцы, мучила упорная рвота. Ритка уже хотела только одного – умереть, когда внезапно, под утро, на ее исхудавших ключицах и впалом животе высыпали розовые пятна. Температура спала, и больная пошла на поправку. Она еще долго чувствовала сильную слабость и заново училась ходить: ослабевшие ножки отказывались держать свою маленькую хозяйку.

Во время болезни дочери Вера Константиновна не спала, а лишь впадала в короткую дрему и тут же просыпалась. Сердце трепыхалось, она боялась: стоит ей уснуть – смерть заберет ее Риточку. Когда опасность миновала, Вера Константиновна уснула крепким сном. Она уснула сидя, прислонившись к холодной стене, и ни крик соседок по камере, ни духота, ни нестерпимая вонь от переполненной параши не могли потревожить ее сна.

Когда Вера Константиновна проснулась – оказалось, что температура поднялась у младшенькой – Лидочки. Коварный тиф дал матери короткую передышку и взялся за вторую дочь. Хрупкая Лидочка болела тяжелее старшей сестры. Около двух месяцев малышка находилась между жизнью и смертью, и только материнская молитва не отпустила ее в мир иной.

Когда обе дочери выздоровели – роскошные, густые волосы их матери от переживаний выпали клочьями, а оставшиеся редкие пряди из золотисто-пшеничных стали совершенно седыми. В тюрьме Вере Константиновне исполнилось двадцать девять лет.