Владимир Фетисов - Устроители Туркестана. Туркестанские генерал-губернаторы

Когда к древнему городу подошёл отряд Кауфмана, его встретила делегация жителей с петицией к русскому царю.

«Генерал Кауфман – пишет Комильбой – принял предложение старшин и выборных вступить в город и появился в нем торжественно. Впереди ехали представители, а за ними генерал и войско. Многие сарты при виде русских кланялись, другие убежали, убежал и я. Отец рассказывал нам, что генерал Кауфман – очень добрый, хороший человек, что он через переводчика успокаивал население, просил сообщить всем жителям, что он пришел с мирными намерениями и приглашает всех бежавших из города возвратиться к своим занятиям».

Другой житель Самарканда, ткач шелковых материй Магомет Суфи вспоминал, что на всех улицах и базаре столпился народ ожидая приезда русского генерала. Наконец показалась процессия. Впереди ехали выборные бухарцы в богатых одеждах, за ними Кауфман с переводчиком, а потом шёл отряд. Небольшого роста, худощавый, Константин Петрович внимательно осматривал толпу и отвечал на поклоны жителей. Остановившись посредине базара, он обратился к толпе: «Пусть жители не боятся, пусть каждый примется за свои занятия, пусть промыслы и торговля идут тем же путем, как и прежде. Скажите беглецам, чтобы спокойно возвратились в свои жилища. Русские не будут разорять вас, а напротив – спасать от разорения. Наши войска будут оберегать Самарканд от внешних врагов». Речь генерала, как пишет Магомет Суфи, на всех произвела сильное впечатление, все поверили ему.

Отвечая на вопрос, будут ли русские власти препятствовать свободному исповеданию разных религий в Средней Азии, Кауфман сказал: «Каждый молится так, как его научили отцы; русский закон в это дело не вмешивается. Христианин, магометанин, еврей, индус – все молятся по-своему. Молитесь и вы…»

Любопытную зарисовку об этих днях оставил в воспоминаниях подполковник Мартин Лыко:

«Более всех радовались нашему вступлению в Самарканд евреи и иранцы. Евреи толпами приходили в цитадель, чтобы выразить чувства радости и благодарности. Солдаты, со своей стороны, особенно дружелюбно относились к евреям. Встретив еврея, солдатик останавливал его и, взяв за веревку, которой они обыкновенно подпоясываются в бухарских владениях, говорил: „Что же ты не снимешь веревки, не надеваешь ичигов и нового халата, ведь теперь ты это можешь“. Когда кто-либо из русских проезжал по еврейскому кварталу, евреи выходили на улицу, и приветствиям не было конца. Дети встречали приезжих русских: „Здравствуй“»

Кауфман телеграммой Императору Александру II от 2 мая 1868 года докладывал: «Имею счастье поздравить Ваше Императорское Величество с новым торжеством: древнейший и знаменитейший город Средней Азии, центр мусульманства Самарканд, гордый своею историческою славой, без выстрела пал к стопам Вашего Величества, отворив ворота храбрым и честным войскам Вашим…»

Из Самарканда генерал-губернатор посылает эмиру новые условия мира, но ответа не получает. Более того одному из гонцов, доставивших письмо, отрубили голову, другой был брошен в яму. Очевидно, настойчивость Кауфмана в предложении мира, а также его отказ преследовать разбитого противника, в Бухаре восприняли как слабость. Эмиру приходилось воевать на два фронта (против него восстали беки Шахрисябзского оазиса во главе с его старшим сыном Абду-Mаликом), но мира с русскими он заключать не хотел.

Сеид Музаффар Эддин Бахадур Хан, Эмир Бухарский.

Фотоакварель А. А. Семёнова с фотографии, из коллекции

генерала Н. И. Гродеков

Ожидая ответа, Кауфман дал возможность восстановить силы своим солдатам, а сам вместе с молодым художником В. В. Верещагиным осматривал древнюю столицу империи Тимура.

Убедившись, что мирного диалога с эмиром наладить не удастся, Кауфман, оставив в Самарканде гарнизон, выдвинулся на юг, где 18 мая нанес поражение бухарцам при Катта-Кургане, а затем 2 июня в жестоком бою на Зарабулакских высотах армия эмира потерпела окончательное поражение.

В этот же день к Самарканду подошли войска шахризябских беков, которые одинаково непримиримо относились и к русским, и к эмиру, мечтая посадить на бухарский трон его сына Абдул-Малика. В городе вспыхнуло восстание, подстрекаемое духовенством.

Небольшой гарнизон майора Штемпеля, оставленный Кауфманом в Самарканде, укрылся в цитадели. Восемь дней и ночей защитники крепости, среди которых был и художник Верещагин, отражали бесчисленные атаки, пока наконец в город не вернулся Кауфман со своим отрядом и не усмирил восставших.

Разгневанный предательством самаркандцев, генерал-губернатор отдал город на три дня на разграбление. Столь жестокие меры были предприняты не только как наказание за восстание, но и за отсечение голов трупам погибших русских солдат. Об этом пишет в своих воспоминаниях Верещагин: «Командующий, предоставив возможность перед своим вступлением в Самарканд уйти из него женщинам и детям, отдал приказ «примерно наказать город, не щадить никого и ничего». Как сейчас вижу генерала Кауфмана на нашем дворе, творящего, после всего происшедшего, суд и расправу над разным людом: или захваченным в плен с оружием в руках, или уличенным в других неблаговидных делах… Добрейший Константин Петрович, окруженный офицерами, сидел на походном стуле и, куря папиросу, совершенно бесстрастно произносил: «Расстрелять, расстрелять, расстрелять!»

В середине июня к русскому командованию прибыл наконец посол эмира Муса-бек и соглашение между Россией и Бухарой было, наконец, заключено.

Договором официально признавалось вхождение Самарканда, Ходжента, Ура-Тюбе и Джизака в состав Российской империи. Кроме того, на Бухару накладывалась контрибуция в 500 тысяч рублей. Из вновь занятых территорий был организован Зеравшанский округ, начальником которого стал произведенный в генерал-майоры Александр Константинович Абрамов.

Мятежный сын эмира Абдул-Малик бежал в Карши, где провозгласил себя ханом. Эмир Музаффар немедленно двинул туда свои войска и выгнал сына из города, но как только эмир вернулся в Бухару, тот опять занял Карши. Тогда правитель Бухары обратился за помощью к Абрамову, который направил в Карши свой отряд. Не дожидаясь битвы, Абдул-Малик вновь бежал, долго скитался в Хиве, Кашгаре, Туркмении, пока не осел в Пешаваре, найдя пристанище у англичан. В Карши вступили русские войска, передавшие его затем представителям эмира.