Сельма Лагерлёф - Проклятие рода Лёвеншёльдов

Он издал вопль отвращения и оттолкнул ее с такой силой, что она споткнулась и села на земляную ступеньку. И помчался куда глаза глядят.

[19] Даларна – историческая провинция в центре Швеции, к северо-востоку от Вермланда.

Когда Карл-Артур впервые увидел усадьбу проста в приходе Креста Господня, ему пришла в голову мысль: именно так и должна выглядеть усадьба сельского священника – мирно и гостеприимно. Но при этом внушать почтение. Усадьба стояла довольно близко к тракту, к ней вела аллея, обсаженная вековыми, как и полагается в старинных имениях, липами. Зеленый забор, внушительные ворота и белая резная калитка, через которую можно видеть круглую клумбу, посыпанные гравием дорожки и длинный, выкрашенный красной фалунской краской двухэтажный дом с двумя одинаковыми флигелями: справа – для пастора-адъюнкта, слева – для семьи арендатора.

И каждый раз, когда он смотрел на постоянно обновляемые газоны, на геометрически правильные клумбы, где все растения одинаковой высоты и посажены на одинаковом расстоянии друг от друга, на дорожки, где гравий разных цветов уложен в причудливый орнамент, на дикий виноград на крыльце, на умело драпированные шторы на окнах – ни одного окошка без шторы, – каждый раз ему казалось, что лучших символов скромного благополучия и достоинства и придумать невозможно. Все, все обитатели такой усадьбы должны понимать свой долг: в подобном месте надо жить честной, разумной, спокойной и порядочной жизнью.

И никогда даже вообразить не мог, что именно он, магистр и доктор философии Карл-Артур Экенстедт, в один прекрасный день выбежит из усадьбы в съехавшей набок шляпе, размахивая руками и издавая нечленораздельные вопли.

Он даже представить не мог, что он, магистр и доктор философии Карл-Артур Экенстедт, с грохотом захлопнет за собой мирную белую калитку и разразится диким хохотом.

– Вы когда-нибудь видели что-то подобное? – начали перешептываться цветы на клумбах. – Это еще что за пугало?

И не только цветы – ошеломленно зашумели деревья, по газону пробежала волна возмущения, как от порыва холодного ветра. Весь сад смотрел на него с удивлением и неодобрением.

Не может быть!

Неужели это он и есть, сын очаровательной полковницы Экенстедт? Сын образованнейшей женщины во всем Вермланде? Той самой, что пишет стихи, ничуть не уступающие стихам самой фру Леннгрен? Нет-нет, не может быть… этот сумасшедший – сын полковницы? Он будто только что побывал в преисподней, насмотрелся там всяких ужасов и чудом вырвался… да вырвался ли?

Спокойный, ласковый, на редкость моложавый адъюнкт! Тот самый, чьи проповеди приходят послушать даже из соседних хуторов – настолько они красивы и поэтичны! Неужели это он, этот молодой пастор, только что выбежал из усадьбы с красными пятнами на перекошенной от ярости физиономии?

Что? Пастор из церкви Креста Господня, где живут известные своей скромностью и тихим нравом слуги Господа нашего, выбежал из усадьбы в таком виде? Как вы можете утверждать подобную нелепицу?

Представьте, да. Это он и есть. Мало того. Он бежит на проезжую дорогу – зачем? А вот зачем: твердо решил сделать предложение руки и сердца первой же попавшейся незамужней женщине!

Да-да, это он и есть. Молодой пастор Экенстедт, получивший безупречное воспитание, всю жизнь проживший среди образованных и достойных людей. Это он надумал взять в жены, сделать другом и помощником на всю жизнь – и кого? В это невозможно поверить – первую попавшуюся женщину! Он что, не знает, что эта самая первая попавшаяся может оказаться известной всей округе сплетницей? Или ни на что не годной лентяйкой? Глупой, как полено, распустехой? Или шлюхой? Или, еще хуже, злобной и мстительной, как оса?

Понимает ли он, какую опасную игру затеял? Знает ли, на что идет?

Карл-Артур постоял немного у калитки. Послушал голоса сада – от дерева к дереву, от цветка к цветку.

Да, он знает, на что идет. Да, он понимает, что затеянная им игра опасна. Но он знает и другое. Этим летом он нарушил обет любви к Богу, он поддался соблазну, он полюбил мирское больше, чем Бога. Он понял, какой опасности едва избежал, понял, что девица по имени Шарлотта Лёвеншёльд едва не погубила его бессмертную душу. Еще бы чуть-чуть промедлил – и все. Бесповоротная гибель.

Но опасность не уменьшилась. И поэтому он решил возвести стену, которую она не сможет преодолеть, даже если захочет.

Нет, никогда больше – он и в самом деле вырвал ее из сердца. И открыл свое сердце Христу. Показал Спасителю, что любит Его безгранично. И не только любовь, вера его тоже не имеет границ. Поэтому он просит Иисуса выбрать ему невесту. Что лучше доказывает любовь, чем безграничное доверие?

Страшно, конечно, вручать свою судьбу кому-то постороннему, но это же не посторонний, это сам Иисус… нет, пожалуй, ничего страшного. Если это Иисус – ничего страшного.

И последнее, что он сделал, прежде чем закрыть за собой калитку, – прочитал «Отче наш». И успокоился. Даже внешне – исчезли покрывавшие лицо красные пятна, унялась дрожь, от которой время от времени неприятно постукивали зубы.

Карл-Артур двинулся в сторону деревни – куда же еще ему было идти, если он собирался встретить свою невесту? Но слаб человек – им опять овладела нерешительность. Дошел до конца забора и остановился как вкопанный.

Ничтожный, малодушный субъект, притаившийся в одном из уголков его души, ехидно напомнил: всего час назад на этом же самом месте он встретил не кого-нибудь, а глухую попрошайку Карин Юхансдоттер – в заплатанной юбке, протертом до дыр платке на плечах и с нищенской торбой за плечами. Она была замужем, но муж несколько лет назад умер, и теперь она вполне подходила на назначенную им роль первой же встреченной незамужней женщины.

А вдруг… вдруг он наткнется именно на нее?

И что? Он отверг опасения своего жалкого альтер эго – такие мысли недостойны человека, решившего вверить свою судьбу Господу. Никаких компромиссов.

Он решительно двинулся вперед.

Всего через несколько секунд он услышал за спиной стук копыт. Его обогнала двуколка, запряженная роскошным жеребцом.

В ней сидел не кто-нибудь, а один из самых могущественных горнозаводчиков края. Он владел таким количеством рудников, плавилен и кузниц, что многие сомневались: уж не богаче ли он самого Шагерстрёма?

Рядом с заводчиком сидела его дочь. Если бы коляска не обгоняла его, а ехала навстречу, Карл-Артур, согласно поставленному им же самим условию, должен был бы остановить ее и попросить руки – он же дал себе слово жениться на первой встречной.

Кто знает, чем бы кончилась эта история. Вполне мог получить кнутом по физиономии. Магнат-заводчик Арон Монссон выдавал своих дочерей за графов и баронов, а не за пасторов-практикантов. Опасная затея, но… ведь они движутся в одном направлении, значит, она никакая не встречная! Наоборот, попутчица – если можно так сказать про девушку, пронесшуюся мимо в шикарном экипаже.