Сергей Шаповалов - И умереть мы обещали

– Видишь, у меня ничего нет?

Она выпрямилась и прекратила скалиться.

– Что ты хочешь? Крови? Тебе мало? Я знаю все: твоих волчат убили, но и ты много бед натворила людям. Пора остановиться. Леса большие. Ты можешь жить в глуши, и никто тебя не тронет. Хватит мстить! Мы не для того живем на свете.

Волчица стояла неподвижно, как будто вслушиваясь в мои слова. Она втянула носом воздух, повернулась и затрусила в лес. И вся стая последовала за ней.

Ничего не соображая, я зашел в сторожку, подпер дверь и улегся на прежнее место. Собака подошла ко мне, улеглась рядом, преданно положив голову на мою грудь. Я тут же забылся.

***

Сквозь ускользающий сон услышал голоса:

– Да где же? – спрашивал Степан. – Где?

– А я почем знаю? – недовольно отвечал Федор.

Я приоткрыл глаза. Почувствовал, что ужасно замерз. Угли в очаге давно простыли, а эти горе-охотники еще дверь приоткрыли, впуская утренний мороз.

– Да вон, шевелится что-то, – указывал Степан.

– Где шаволится? И точно. Так это же зайчик.

– Ты сдурел? Волки кругом, а тебе зайцы мерещатся.

– Точно тебе говорю – беляк.

– Это что, Марфа нам подарок принесла?

– Ушла она, – сказал я.

Они оба обернулись и посмотрели на меня как на сумасшедшего.

– Мне приснилось, что я ночью выходил и разговаривал с ней.

Охотники переглянулись.

– Но, то ж – приснилось, – безнадёжно махнул рукой Федор. – После того, как мы вчера удирали, да песни их слушали, еще не такое привидится. Пальнуть надо разок.

– Давай собаку выпустим, – предложил Степан.

– А давай тебя – лучше, – передразнил охотник.

Я кое-как поднялся, трясясь от холода, не чувствуя ног, подошел к двери, растолкал охотников и вышел на свежий воздух.

– Барин! – ахнул Степан.

У меня у самого коленки подкосились от страха. Что же я делаю? А если поблизости волки? Вообще, что вчера было? Неужели мы на самом деле завалили медведя, а потом едва ушли от волков? А что мне привиделось ночью? От сердца отлегло, когда Сага выбежала вслед за мной и принялась деловито обнюхивать ближайшие бугорки, заметив зайца, кинулась к нему. Но тот дал такого стрекача, что собака посчитала за разумное оставить бесполезную охоту.

– Ой, барин, а что тебе приснилось? – допытывался Федор, выходя из сторожки, но держа зараженного туляка наизготовку.

– Не помню. Бред какой-то. Словно я вышел и разговаривал…

Тут я заметил в двух шагах от себя в снегу рукоять испанского тесака.

– Ой, барин, Александр, ты не заболел? – испугался Степан.

– Нет, – ответил я уверенно и поднял из снега тесак. – Ушла она, Марфа ваша.

– Ой, барин, – Федор упал на колени и перекрестился, – Сохрани нас, Матерь Божья. Аль правду говоришь?

– Правду, – успокоил я его. – Не придет она больше. А нам домой пора.

Всю обратную дорогу Федор поглядывал на меня, как на Серафима, все крестился и приговаривал: барин, Александр, святой заступник. Не поверит же никто.

– Ты бы не трепал языком, – мрачно предупредил его Степан. – Кто спрашивать будет, скажи: охотились, медведя завалили. Про волков – ни слова.

– А чего так?

– Сам знаешь. Вдруг кому в голову мысля дурная вскочит.

– Это какая? – удивился я.

– Да в народе говаривают, что с оборотнями только ведьмаки общаются. Сдуру начнут болтать всякое…

– Ненадобно никому знать об ентом, – согласился Федор.

– А я читал жизнь и деяния святого Франциска Ассизского. Тот волков умел приручать, – вспомнил я.

– Так тож – католик, – махнул рукой Степан. – Католики, они все с придурью. Вон, хоть Зигфрида нашего возьми… – Дальше он не смог ничего придумать и замолчал.

После, не проронив ни слова, мы добрели до самой деревни. Утро, тихо. Из труб вверх поднимались столбы белого дыма. На пригорке виднелась усадьба. Даже не верилось, что столько пережили за эту ночь.

– Ну, прощивайте, барин, – Федор поклонился. – А шкуру медвежью я вам еще добуду.

– Пужало сперва почини, – усмехнулся Степен.

– Починю, не боись, – недовольно буркнул Федор.

– Знаешь, что, – остановил я Федора. Мне казалось, что я вполне здраво поступаю. Я снял с плеча тульское ружье и лядунку с картушами. – Бери. Тебе нужнее.

– Да как же это? – растерялся Федор, не смея протянуть руку к туляку.

– Возьми. Я уеду скоро. Оно пылиться будет в шкафу. А тебе без ружья как в лес ходить?

– Так оно же деньжищ стоит немерено, – все удивлялся Федор. Глаза его растеряно бегали то на меня, то на туляка, то на Степана.

– Бери, дурень, – гаркнул Степан, – коли барин говорит, то говорит – дело. Как ты нонче без ружжа будешь?

– Да я…Я вам дичи настреляю к ужину…, – он не знал, как благодарить. Лицо его засияло детским счастьем.

– Прощай, – я повернулся и зашагал к усадьбе налегке.

В доме стояла тишина. Свечи потушены. Лакеи спали. Я скинул тулуп в прихожей и поднялся к себе. Усталость внезапно навалилась на плечи. Хотелось упасть в кровать, прямо не раздеваясь, и уснуть. Наверное, так бы и сделал, но вдруг заметил, как из щели под дверью кабинета пробивается желтая светлая полоска.

Я приоткрыл тяжелую дубовую створку. Папенька сидел за столом, точно так, же, как у себя в кабинете, в Петербурге. Вокруг стопки бумаг, перья, чернильницы. Он поднял глаза, увидел меня и резко встал.

– Слава богу! Куда ты пропал?

– Разве Зигфрид Карлович тебе не доложил?

– Доложил. На охоту, говорит, ушел. Ночью тебя нет. Я уже хотел всех на поиски поднять. Зигфрид успокоил, сказал, что ты со Степаном ушел и с каким-то бывалым охотником, который лес, как свою хату знает.

– Так и есть.

– Ну, и как охота? – Немного успокоился отец.

Я пожал плечами:

– Медведя-шатуна завалили.

– Медведя? – глаза у отца округлились от удивления – Шутишь?

– Нет, – просто ответил я, как будто медведя убить – обычное дело.

– А шкура где?

– Федор потом принесет.

– Какой Федор?

– Березкин, охотник здешний.

– А где же вы ночевали?

– В лесу. Да ты не беспокойся. Там у Федора сторожка есть.

Отец быстро подошел, взял меня за плечи и заглянул в лицо.

– Что-то я тебя совсем не узнаю. Случилось что?

– Да что со мной могло случиться? – через силу улыбнулся я. – Живой. Руки – вот. Ноги – целы. Устал немного.

–Ты как будто повзрослел сразу лет на пять. Нет, не внешне… Голос другой и манера речи совсем не мальчишеская.

– Папенька, это я, Александр, – натянуто рассмеялся. – Ну, о чем ты?

– Ох и ароматы от тебя идут, – усмехнулся отец и вновь сел за бумаги. – Костром пахнет, табаком… Курил что ли?

– Один раз затянуться попробовал. Думал, горло сгорит.

– Ну, да, ладно. Ступай, отдохни. Охотник.

Я взялся за ручку двери.

– Постой, – отец вновь внимательно оглядел меня. – Зигфрид сказал, что ты взял дорогое ружье. Обратно поставил?