Павел Загребельный - Юрий Долгорукий

Князь нагонял страх одним своим именем: Долгорукий. Словно бы простирал свои длинные, цепкие, загребущие руки над всеми землями, до отдаленнейших уголков, во все вмешивался, все хватал, все хотел присвоить. Хотя так о нем думали только властители: князья, бояре, воеводы. Простой люд, видимо, прозвал князя Долгоруким за щедрость, за готовность помогать человеку, за то, что раздавал милостыню, отворял княжеские житницы в голодные годы, кормил множество сирот, немощных, бездомных, несчастных, бесприютных людей, в которых никогда не было недостатка в Залесских землях. Хоть так, хоть иначе, Долгорукий должен был быть сильным, решительным, может и суровым внешне, как приличествует всем тем, кто не колеблется в поступках, в особенности же в делах добрых и справедливых.

За завтраком Юрий снова пил свое просяное пиво, князь Андрей тоже последовал примеру отца и прихлебывал янтарный напиток, запивая холодное мясо; Ростислав морщился, наблюдал, как отец и брат шумно пьют пиво, отхлебнул немного меда, нацеженного ему чашником из драгоценного серебряного жбана; видно, мед для Ростислава привозили откуда-то издалека, чуть ли не от самих ромеев, или же тут сытили его большие знатоки и долго выдерживали в старых бочках, придающих напитку тот неповторимый вкус и запах, который встретишь только среди выдержанных медов Русской земли.

Рассиживаться с утра никто не стал, – каждый из дружинников, перекусив на ходу, хлопотал возле коней; готовился в дорогу и Иваница, за столом сидели только князья и Дулеб, молча ели, потом Юрий спросил:

– На остров как добрались: вброд?

– На лодьях, – ответил Андрей, а Ростислав снова покровительственно улыбнулся на простецкий вопрос отца: разве же кто-нибудь мог допустить, чтобы он, пышный и роскошно-прекрасный князь Ростислав, барахтался в этой холодной, мутной воде?

– Нашли меня как? – допытывался Юрий.

– Язык до Киева доведет, – сказал Андрей, теперь оба княжича улыбались чуточку покровительственно, потому что как ни пробивался отец к Киеву, но не доводил его туда ни язык, ни копье, ни меч.

– Глеб просит помощи, – повторил Андрей, – передает, что не выдержит один всю зиму.

– Зимой пошлем дружину, – спокойно промолвил Юрий.

– Откладывать негоже, – Андрей поискал глазами поддержки у Ростислава, и тот всем своим видом показывал, что согласен с братом и заранее отбрасывает все слова князя Юрия, о которых мало сказать, что они нерешительные.

– Я не бог, – подлил себе пива Юрий, – реки не смогу заморозить. Давно бы уже должна наступить зима, да медлит. Может, Изяслав умолил бога, чтобы он отрезал нас на какое-то время от Чернигова и Киева, пока там Мстиславичи жгут города.

– Пошел бы и по этой воде, – вздохнул Андрей, – пусти меня, отче, пробьюсь.

– Знаешь вельми хорошо, что не отпущу тебя. И никого не отпущу, пока дорога не установится. Много уже мы ходили туда, да все без толку. Вот Ростислава еще пошлю.

– Почему Ростислава? – подскочил Андрей.

– Взгляни-ка на него: князь из князей! Он самим своим видом нагонит страху на Мстиславичей, придут они поклоняться и целовать руку.

Ростислав и впрямь положил на стол толстую, белую, холеную руку, хоть тотчас же и целуй кто хочет.

– Я пойду, – сказал он, небрежно цедя слова, – почему бы мне не идти? Который уж год сижу без земли. Могло и надоесть. Унижает мое достоинство жить такими харчами, князь Юрий. Но уж коли пойду на юг, то не сяду ни в Курске, ни в Чернигове, ни в Переяславе, а ударю на Киев! Добуду тебе золотой Киевский стол одним махом!

– Любо мне слушать такую речь, но увижу ли Киевский стол и гоже ли мне думать о том дне, сыновья мои? – вздохнул Юрий, и только Дулеб уловил в этом вздохе что-то напускное, а оба младшие князья встревожились не на шутку и почти одновременно воскликнули:

– Что с тобою, княже? Что?

– Вот, – указал Юрий на Дулеба, – посланец от Изяслава. Посол и судья. Назвал меня убийцей.

– Тебя? Убийцей? – Андрей вскочил из-за стола, взялся за меч.

Ростислав тоже пошевельнулся угрожающе, и в этом движении было куда больше угрозы, чем в намерении Андрея достать из ножен меч.

– Скажи им, лекарь, пусть знают.

– Можно и сказать, – Дулеб снова был спокоен и непроницаем. Он уже и не рад был, что встрял в это тяжелое дело, почему-то все больше и больше сомневаясь в основательности своих подозрений в отношении руки Юрия в киевском убийстве, но эти молодые князья немного раздражали его, они вели себя так, будто за всю жизнь свою не допустили ни одной несправедливости. Поэтому Дулеб твердо и убежденно повторил сыновьям то же самое, что вчера поведал их отцу, но последствия от этого сегодня были вовсе не такие, как вчера.

Ростислав улыбнулся с презрением, Андрей метнулся туда и сюда, не глядя на Дулеба, крикнул:

– Эй, там, принесите-ка мой лук!

Отрок принес Андрею лук, князь не взял его в руки, велел отроку:

– Натяни!

Тот стоял, недоуменно посматривая на князя.

– Кому сказал! – топнул ногой Андрей.

Отрок молча попытался согнуть лук, но у него ничего не получилось.

– Позови кого-нибудь посильнее!

Тот выбежал, через минуту возвратился с дружинником, сильным, как тур, тот повозился с луком чуточку дольше, но и он ничего не мог сделать.

– Видел? – выпроваживая взмахом руки дружинников, спросил молодой князь у Дулеба. – Может, хочешь попробовать?

– А зачем это мне? Я не лучник, – пожал плечами Дулеб. – Я лекарь.

– Лекарь, а берешься за дела, чуждые для тебя.

– Истина не может быть чуждой для человека.

– Ну так вот, – Андрей легко согнул лук, натянул тетиву, – взгляни, какой у меня лук. Вот тут тебе и истина. Повезу тебя во Владимир, привяжем к воротам и расстреляем из этого лука. За неправду. За поклеп. За…

– Ничего этим не добьешься, – спокойно молвил Дулеб. – Я сказал свои слова. Они уже услышаны, они уже никуда не денутся. Это все едино, что написал бы слова эти на своих ладонях, чтобы люди узнали даже после моей смерти. Должен бы ты знать силу слов, княже.

– А откуда ты знаешь, что я должен, а что нет?

– Князь Юрий сказал мне, что ты любишь книги. А что такое книги? Слова. Может, и жизнь людская – тоже одни лишь слова. И неведомо, что чем порождается: слова ли делами, дела ли словами. Еще забыл я добавить, что не послан я князем Изяславом, не посол я ничей, сам поехал, подталкиваемый лишь собственной совестью. Если бы обнаружилось, что виноват князь Изяслав, ну и что же? Доказательств еще не имею. Ведомо лишь мне, что бежали убийцы сюда, сказано даже: к князю Юрию.

– Знаешь их? – впервые подал голос Ростислав.

– Никого не видел, потому что не киевлянин я, да и мой Иваница тоже не из Киева. Знаем, кто они, как зовутся. Один Кузьма Емец, сын старого дружинника Войтишича.