Владимир Бутенко - Казачий алтарь

– Владимир. Сын дворянина Силаева.

– Татьяна, – смущенно вспыхнула она, и тоном светской дамы, чуточку неуместным, но радостным – мужу: – Василий, будь добр, займи гостей.

Обстановка двух комнатушек, снимаемых Лучниковыми, выглядела предельно скромно. Два стола, диван, платяной шкаф, венские стулья. На бледно-желтых обоях – фотографии в рамочках. Узорчатый рязанский коврик да старинная иконка в углу – вот все, что напоминало о родине…

Помянули атамана Граббе. С ходу – по второй, за встречу.

Шнапс разогрел. Силаев, сперва скрывавший неловкость за шутливой развязанностью, обрел уверенность. Поймав заинтересованный взгляд Татьяны, твердо сказал:

– Я где-то встречал вас.

– Вероятно, в Петербурге? Мы жили на Фонтанке.

– Нет, я бывал в столице редко. Коренной москвич… Пожалуй, где-то на путях-перепутьях.

– Наш эмигрантский рой разлетелся по всему белу свету, – уклончиво заметила Татьяна.

– Близок час, когда полетит обратно, – подхватил муж. – Судьба большевистской сволочи предрешена. Новый год будем встречать в России. Пить донское вино, закусывать черной икоркой…

– Вы оба – донцы. А мне отведать московской водки едва ли придется, – усмехнулся Силаев.

– Почему же? Ты еще сомневаешься в победе Германии? – с удивлением спросил Павел. – Немцы сметут деморализованные части Сталина в ближайшие недели. По всему южному фронту вермахт мощно наступает. У большевиков нет ни техники, ни даже патронов! Ты знаешь об этом?

– Да. Но мало доверяю подручным Геббельса. Бои идут на равнине, на оперативном просторе. Есть где разбежаться немецким гусеницам и колесам. А когда танки упрутся в кавказские скалы, они станут всего лишь грудой металла. То же самое – Урал. Допускаю, что Гитлер завоюет европейскую часть. Но не более! Оборонные заводы Советов в Сибири. Людские ресурсы их велики. И, стало быть, война затянется.

С недобрым любопытством оглядел Павел отечное, в багровых прожилках лицо ротмистра. Цвет кожи выдавал, что человек этот, в сущности, ему малоизвестный, пьет часто и помногу. И только прямая спина да жесткая складка губ остались от того щеголеватого офицера, который, по рассказам очевидцев, собственноручно расстреливал подчиненных за мародерство…

– Владимир Константинович, ты судишь о Восточном фронте, как врангелевский ротмистр. Со стороны, – заключил Павел. – А мы с Лучниковым – люди, напрямую связанные с нынешней войной. Я служу в Пражском бюро, он – при рейхсминистерстве…

– Которое возглавляет Розенберг, – с издевкой досказал Силаев.

– Пусть так. Но иронии не принимаю. То, о чем мы мечтали в начале двадцатых, теперь становится реальностью. Казачьи полки готовы к походу против Советов! На Родину! Извини, но твой скепсис нелеп. Ты похож на ворчливого зрителя.

– И в отличие от других, не желаю участвовать в трагедийном фарсе, – поморщился Силаев и поднял рюмку: – За здоровье очаровательной хозяйки!

Офицеры встали. Выпили. Шумно сели. Татьяна одолела полный фужер белого французского вина и повеселела. Но сеточка морщин в подглазьях подсказала, что эта красивая брюнетка вовсе не молода, как подумалось Павлу в первые минуты. Что-то порочное мелькнуло в распахе пухлых губ.

– У вас есть дети? – невзначай поинтересовался гость.

– Моя дочь у мамы в Бордо, – проронила хозяйка, интонацией давая понять, что говорить об этом нежелательно.

– В Бордо? Я хорошо знаю этот город…

– Кстати, сейчас там Деникин, – с пренебрежением напомнил Лучников. – Совершенно устранился от борьбы с Советами. У-ди-ви-тельная метаморфоза! Нынче он мемуарист, историк. А прямо говоря – трус. Читал его «Очерки». Расплывчато, рыхло и слезоточиво. Как будто писал не боевой генерал, а Фомка-летописец.

– Зачем же так? – блеснул глазами Силаев и с видимым усилием сдержал себя. – Написано объективно и прекрасным языком. Впрочем, ему далеко до писательских лавров атамана Краснова. Слышал, что даже Бунин хвалил роман «С нами Бог». Так вот, не гневите Бога. Деникину в этом году семьдесят. И как знать, может, он окажется пророком. Сначала Красная Армия разгромит Гитлера, а затем свергнет большевиков. И вполне вероятно, что вы как раз и подрубите сук, на котором сидите…

– Не предполагал, ротмистр, что мы так разойдемся во взглядах, – бросил Павел с откровенным недружелюбием. – Лозунг Деникина «Я борюсь с большевиками, а не с Россией» ничего не дал. Как гутарят у нас, на Дону, лих жеребец, да хил удалец. Более того, это как бы оправдывает бездеятельность. Деникин и с большевиками, в сущности, примирился… А мы повторяем слова Петра Николаевича Краснова: «Хоть с чертом, но против большевиков!»

– С чертом? Чудесно! Дальше уж катиться некуда, – захохотал Силаев. – Зачем же в церковь ходите?

– Пожалуйста, без шуточек, – нахмурился Павел. – После того, что перенесли мы на чужбине, сам дьявол покажется младенцем.

– А возьми генералов, – поддержал Лучников. – Шкуро занимался маклерством, был подрядчиком на строительстве. Семен Краснов – это трудно вообразить, боевой полковник – работал таксистом и разводил кур. Князь Гирей выступал на арене с джигитовкой…

– Исторический экскурс здесь неуместен, – сказал Силаев с расстановкой. – Но всегда, всегда лобызания и «братания» с Германией дорого обходились России. Достаточно припомнить объятия солдатской черни с «дойчен абрайтер» накануне большевистского переворота, когда развалился весь фронт! И вообще, господа… Нужно честно признать, что прежней России нет. Нет, во-первых, потому, что народ стал за четверть века другим. Новое поколение воспитано в духе вражды к нам, оказавшимся на чужбине. У него иное мировоззрение, иные духовные ценности. А мы, как бы ни хотели, насильно милыми не станем. Большевистская зараза выела в людских душах сердцевину – веру в бога, чувство русского достоинства. Я это понял еще тогда, в гражданскую. Народ, который почитал как богоносный, предстал хамским сбродом, легко поддавшись агитации «товарищей». Наша карта бита. И все же… Последний русский хамлет, лапотник мне родней, чем лощеный фюрер.

– Поосторожней, ротмистр, – дернулся Павел. – Я ведь тоже из «хамов»! И вот так – по горло – наслушался подобной демагогии. Странно… Так естественно мыслить жиду-демократу, а не русскому офицеру! Я и тысячи других в пекло полезем… Без болтовни и философии! Пока я знаю, что в Казакии правят большевики, я не смирюсь. А ты… И когда же ты стал таким «розовеньким»?

– Придержи коня, голубчик, – живо обратился к Павлу хозяин, заметив, как резко обозначился синюшный рубец на побледневшем лице ротмистра. – Не время ссориться, братцы мои.

– Главное – не место, – кивнул Силаев и вдруг сорвался, выкрикнул: – Если бы я знал, что против меня воюет свора комиссаров, то я давно бы уже был на фронте! Слово чести! Но в Красной Армии большевиков негусто. Что же мне, кричать из окопа? Спрашивать: ты большевик или нет? А потом стрелять?!