Андрей Воронов-Оренбургский - Пиковая Дама – Червонный Валет

Маменька, Людмила Алексеевна, по этому случаю очень скорбила, много плакала, вельми просила «простить», прощаясь с подружкой-кормилицей, втайне выдала из своих сбережений толику денег, но больше, как ни старалась, ничем не могла помочь – любимый супруг был неумолим. И потому Алеша, получая долгожданную «вольную», всякий раз норовил живее «слизнуть» из дому и на свободе, отданный лишь себе, побродить по Саратову, – уставшая душа так и молила хоть ненадолго вырваться из-под жесткой узды училищного надзора.

И вот в один из таких «отпусков», нарушив на свой страх и риск директорский приказ являться в училище не позже девяти вечера, Кречетов, пришпоренный февральским морозцем, с игриво бьющимся сердцем в груди, побежал на бульвар «Липки», где два раза в неделю – в воскресенье и четверг – играла славная музыка, состоящая из военного духового оркестра. В такие музыкальные вечера городской бульвар расцветал: наполнялся отдыхающими до таких степеней, что решительно все аллеи, площади и беседки, павильоны и скамейки, будь то зима или лето, были заняты народом. И везде, куда ни кинь взгляд, мелькали разрумянившиеся радостные лица, сверкающие в оранжевом свете уличных фонарей глаза, то тут, то там сыпался смех, и слышалось дружное пение. Гуляющий вечерний Саратов был откровенно под «мирным» хмельком и озорно добродушен. И право, весело было углядеть себя с вытянутым, как груша, носом в горящей огнем меди оркестра. Приятно было видеть и бравые лица дядек-усачей, раздувающих щеки. Затянутые в шинели и ремни музыканты, слаженно подхватывая дирижера, сами напоминали Алешке отчаянных забавников, главная суть которых жила в непоколебимой жизнерадостности и в отливании таких штук, от которых на сердце становилось легко и празднично.

– Здравия желаю! – не удержался от молодецкого выкрика Кречетов и с механической точностью, точь-в-точь как юнкер офицеру, отдал честь военному оркестру. Кто-то из усачей подмигнул ему, точно говорил: «Молодца, братец, премного благодарны!»

Попадались, правда, в толчее и уже основательно сизые, и свекольно-бурые носы, оступающиеся, скользящие на льду ноги и заплетающиеся языки. Нет-нет да и слышались перченые саратовские словечки, тут же рожденные и тут же для пущей остроты посыпанные крепкой солью. Алешке сами собой слетели на память кем-то брошенные прежде слова: «Отойди, мораль! Прочь, ценза́рь! – не мешай Волге-матушке ковать свое слово!»

Но во всей круговерти этого прекрасного действа, среди разноцветных гирлянд и шаров, которыми по воскресным гуляньям наряжался бульвар, среди торговых рядов со снедью и их зазывалами, взгляд и внутреннее стремление Кречетова искали иного.

Справа от него вдруг послышался девичий смех, призывно пахнуло духами, до ушей долетело умышленно звонкое:

– Ах, и красавец каков! Уж ты побереги себя для нас!..

Кречетов с жадным любопытством юности обернулся. Три веселые молодки в заячьих мещанских тулупчиках, чуть под хмельком не то от винца, не то от морозца, угревшись под руки, подняли на смех Алексея:

– Ой, дру́жки, да он никак душечку ищет!

– Глянь-ка, братец, нет ли ее среди нас?

Алая краска быстро разбежалась по его щекам. Спасибо морозцу, иначе… Алешка готов был провалиться сквозь землю.

– Ну что камнем взялся? Нашел свою душечку, кавалер?

– Ой, да он засмущался, девки! Какая ему зазноба?

– Гляди-ка, какие мы нежные! Мал еще… молоко на губах не обсохло!

Подружки, закинув назад головы, зашлись на три голоса, шибче и ходче заскрипели снежком по аллее, приостановились на миг, порывисто стрельнули смеющимися глазами в его сторону и растворились в толпе.

– Ой, ванёк ты ванёк, паря! Таких краль растерял!.. Прямо халва! А та, что в центре, черноглазая, слаще других была! Беги, догоняй! Ишь, девки-то какие ладные да пышные, прям шаньги из печи. Одно слово – люфам! [29] Искаж. la femme – женщина ( фр .). Алексей вздрогнул от неожиданности, оглянулся и зарделся еще сильнее. Прямо перед ним, опираясь на костыль, в тощей шинельке внакидку, под которой болтался сиротливый крест, стоял старый одноногий солдат и лыбился щербатым ртом, глядя на него веселыми пьяными глазами. На его глянцевитой усатой роже, помимо разлившегося по жилам водочного тепла, читалось еще и выражение солдатской гордости и въевшееся, как смола, презрение ко всему гражданскому, ко всему, что не вписывалось в понятие его бивачного бытия.

– Однакось швыдко бегають, стервы, теперя и конем не догонишь. Штудент разве? – сунув жилистую руку в карман зеленых нанковых штанов и нашарив там заготовленную цигарку, мимоходом поинтересовался он.

– Что-то вроде того…

– Эва ты, братец… вроде у тещи в огороде. Лапоть ты, смоляная куртка. Сразу видать, мирской человек, не наш…

– А чем же гражданские хуже военных?

– А всем, – дерзко хохотнул бывший солдат и забористо выругался. – Что с ых, гражданских, толку-то? С паршивой овцы хоть шерсти клок, а энти?.. Болтаются тутось, аки козлы на веревке. Свистять свиристелями под окнами. Тьфу, срамота! Речной табачок-то, наш, волжский… Уважаешь разве? Не брезгуешь, штудент?

– Да, адское зелье… – Кречетов с благодарностью кивнул и угостился протянутой цигаркой.

Закурили. Табак люто драл горло. Сыпал нежный снежок. Вокруг было шумно и весело. Душа жадно требовала новых впечатлений. Но этот одинокий, крепко сбитый ветеран чем-то не отпускал от себя Алешку. Ему хотелось еще минутку-другую постоять с этим дядькой, от которого так и веяло сожженным порохом, опытом тяжелой солдатской доли, да и просто житейской мудростью.

– Однако шинель на тебе синяя… добрая, как я погляжу, – с уважением к армейскому покрою обронил солдат. – А воть на «ушках» [30] Ушки – пуговицы ( разг .). , чой-т не пойму, гусли, чо ли, али другой какой анструмент?

Алексей бросил взгляд на свои пуговицы и невольно улыбнулся – на синем вицмундире воспитанников были военного образца посеребренные пуговицы, на которых красовался вычеканеный барельеф греческой лиры.

– Что ты все, братец, на мой костыль-деревяшку пялишься? Энто нончесь у меня ноги нет. А когда-тось у меня были крылья.

– Где это вас, дядя?

– Известно где… на Капказе, сынок. Под Кизляром, крепостца есть такая – Внезапная… [31] Внезапная – одна из русских крепостей на Кавказе; построена в 1819 г. на территории Дагестана. Слыхал разве?

– Нет, – честно, с некоторым смущением, признался Кречетов.

– То-то и оно, что не слыхал. Кази-Мулла [32] Кази-Мулла (1794–1832) – первый имам Чечни и Дагестана, объявивший хазават (священную войну мусульман против «неверных»). тамось был заводилой… большим человеком в Чечне слыл… Вот тамось и случилось.