Марк Алданов - Могила воина

– Ах, врач! Разве этот мальчишка врач? Просто стыд и позор! Ничего путного он не сказал м не мог сказать, – ответил шведский офицер. – Он только, как всегда, плакал и говорил, что не знает, какая болезнь у его светлости. Очень желал узнать мое мнение! Я ему заявил, что по вопросам артиллерии никогда к нему не обращаюсь. Мое мнение, – да тут двух мнений и быть не может: у лорда Байрона был эпилептический припадок, – сказал Засс чуть понизив голос, несмотря на немецкий язык.

– Но… Вы когда-нибудь слышали, что его светлость эпилептик?

Не имел ни малейшего понятия. Вероятно, его потрясла эта сцена с сулиотами.

– Говорят, он держал себя с большим достоинством?

– Мало сказать: с достоинством! Он был выше всяких похвал! Наполеон не мог бы держать себя лучше. Был совершенно спокоен, хотя достаточно ясно, какой это для него удар. Мало того, ведь он подвергался серьезной опасности. Дело по существу шло не только об отказе от похода: эти дикари могли тут же зарезать и отослать его голову султану. Говорят, что они еще вчера послали к нему своих шантажистов с угрозами. Он категорически во всем отказал: жалованья не прибавил, офицерами их не назначил, объявил, что увольняет их от службы. Может быть, я ошибаюсь, но думаю, что жизнь его в эти минуты висела на волоске.

– Удивительно! Ведь он никогда не был офицером!

– Скажу вам правду, я никаких его книг не читал. Пробовал читать, когда выехал сюда, и не мог: мне показалось, что все это, прежде всего, очень скучно. Охотно признаю свою полную некомпетентность, я вообще человек не ученый: свое артиллерийское дело знаю и больше ничего. Скажу больше: у меня было против него некоторое предубеждение, – вы знаете, какие легенды о нем ходят, среди них есть легенды довольно скверные. И тем не менее всякий раз, как я с ним встречался здесь, в Миссолонги, у меня неизменно было впечатление, что я нахожусь в обществе великого человека. Книги его, говорят, странные, а он сам необыкновенно прост и умен. Я не видал Наполеона, но представлялся разным высоким особам. Разве только Александр I производил такое обаятельное впечатление королевской простоты и королевского величия…

– Вы никогда не видели принца Шаумбург-Липпе?

– Не видал, – с досадой сказал Засс. – Но возвращаюсь к делу. Теперь наше положение катастрофическое. Вот тебе и поход на Лепанто! Хороши наши войска!

– Unerhort! – воскликнул Киндерман, ударив кулаком по дощатому столу. – Однако, вы мне не сказали, как же случился этот припадок?

– Он спустился из своей комнаты в кабинет Стэнгопа, знаете, в первом этаже. Там уже был наш красавец: майор . А где он, там и брэнди, это вы тоже знаете. Лорд Байрон налил себе полстакана и выпил пополам с сидром…

– Я знаю: это ужасная вещь.

– Выпил, встал, улыбаясь, хотел что-то сказать и грохнулся на пол в конвульсиях!

– Unerhort! – повторил не совсем кстати Киндерман.

Офицеры скоро ушли. Мастер-месяц еще постоял у стойки, обдумывая случившееся: как все это отразится на походе, на экспедиции, на его собственной судьбе. Дежурный поглядывал на него с неудовольствием и, наконец, демонстративно погасил одну из двух горевших в комнате сальных свечей. В другое время мастер-месяц остался бы после этого нарочно, чтобы отстоять свои права лица среднего персонала. Но теперь мысли его были заняты важными делами. Он вздохнул и вышел из кантины. Дежурный запер дверь на замок, пробормотав что-то неприятное.

Сторож вбежал в ворота и закричал, что сулиоты идут на арсенал. – «Спасайся кто может!» – заорал пьяный часовой. Известие мгновенно распространилось по сералю. Началась паника. Офицеры выбежали во двор с пистолетами в руках. Кто-то пронесся с факелом по второму двору. Мастер-месяц растерялся: «Зарежут! Его не зарезали, так все выместят на нас!…» Хотел было броситься во второй двор, – там была калитка, – но вспомнил, что маркитантка ждет его, что ее защитить будет некому. Он тоже выхватил пистолет и побежал в гарем. «Сам издохну, а ее не позволю тронуть!» думал он на бегу. Она лежала на его кровати и медленно жевала последний кубик рахат-лукума, стараясь продлить наслаждение. Вытаращила глаза, увидев его с пистолетом.

Тревога оказалась ложной: сулиоты на арсенал не шли. Узнав, что он вернулся ради нее, пошел на верную смерть, маркитантка зарделась от любви, восхищения и благодарности. Мастер-месяц сам ничего не понимал: что с ним случилось? И ему в первый раз пришла в голову мысль: влюблен! Влюбился в нищую женщину, в отставную одалиску турецкого паши! «Дурак! Идиот! Энтузиаст!» – говорил он себе, замирая от восторга.

«… Теперь все кончено, уж совсем кончено… Значит, прежде было не все и не совсем ?… Да, прежде еще выпадали добрые минуты: минуты почти веселые, минуты почти счастливые. Их было мало, их становилось все меньше. Но на что рассчитывать теперь ? Эпилепсия, т. е. безумие: зачем называть это другими именами? Прошлое? Свое? Грехи отцов? Наследие злого лорда? наследие убийцы Чаворта? Или подарок рода Гордонов, вся история которого – неправдоподобная цепь преступлений, убийств, казней. Все равно…

Ну, что ж, это очень просто. Слишком быстро? Может быть. Это всегда слишком быстро. Не успел ни как следует пожить, ни как следует подумать? Не первый, не последний. Вот то же иными словами сказано в этой книге Сенеки: «Omnis illis speratae rei longa dilatio est; at illud tempus quod amant breve est et praeceps breviusque multo, suo vitio; aliunde enim alio transfugiunt et consistere in una cupididate non possunt. Non sunt illis longi dies, sed invisi…» Подумать о показной стороне смерти? Чего уж лучше в смысле повышения в историческом чине! Символическая ракета сожжет символическое Лепанто, – не в этом ли подлинная мудрость?…» И стихи о могиле воина, недавно, здесь в Миссолонги, взволновавшие почти до слез, как когда-то волновали первые строфы «Чайльд Гарольда», – теперь принимали новый, тоже неожиданный, радостно-безнадежный смысл.

Потом события пошли очень быстро, слишком быстро: мастер-месяц не успевал доносить рыжему подполковнику. Выяснилось, как произошел сулиотский бунт. Греческий вождь Колокотронос, опасаясь, что занятие Лепанто может увеличить авторитет работавшего с Байроном Маврокордато, послал своих сулиотов подбивать к бунту сулиотов Миссолонги. – «Да, эти Грецию освободят!» – весело думал мастер-месяц. Из разговоров в кантине он узнал также, что Лондонский Комитета посылает не очень много денег; Байрон немало докладывает из своего кармана. Мастер-месяц укрепился в мысли, что во главе миссолонгского дела стоит сумасшедший.

Поход на Лепанто естественно отложили, так как наступать было некому. Большая часть сулиотов покинула город. Остались только те, что обещали впредь строго соблюдать дисциплину. Но и от них радости было немного. Через несколько дней после бунта мастер-месяц был послан в деревню нанимать людей. Когда он вернулся в арсенал, маркитантка выбежала ему навстречу и со слезами сообщила, что случилась большая беда: убили шведского офицера. Мастер-месяц ахнул: «Засса? Кто убил? Быть не может!…» Оказалось, что убил сулиот, не то по ошибке, не то в пьяном виде. – «Только что увезли тело. Приезжал сам архистратег, – на нем лица нет: вид такой, точно и сам он не сегодня-завтра умрет! А в серале никто больше не хочет служить. Англичане так прямо всем и заявили: их наняли на мирную работу, а если тут какие-то дикари режут людей, то они требуют, чтобы их сейчас же на казенный счет отправили назад в Англию». – «И совершенно правы!» – в сердцах сказал мастер-месяц. Происшествие в арсенале было скорее выгодно, как все, что вредило успеху дела, но ему было жаль Засса. «Уж лучше бы тот разбойник зарезал Киндермана»…