Эдуард Филатьев - Портрет в черепаховой раме. Книга 1. Покинутая дама

– И чтобы любая мадемуазель, взглянув на моё изображение, втюрилась бы в меня по уши!

– Постараемся! – сказал художник и приступил к зарисовке.

Загряжский кивнул на портрет генерал-губернатора:

– Это тоже ваша работа?

– В трактире я единственный художник, – ответил Филипп.

– Точно схвачено! Очень похож! – похвалил полковник.

– Стараюсь! – сказал художник и улыбнулся.

– А я, как ни стараюсь, запечатлеть никого не могу. Не зря сказано:

– Сумароков? – спросил Филипп.

– Он самый!

– Но он другое занятие имел в виду.

– Да, – согласился Завадский, – речь шла о пере. Но ведь художник и пиит творят по одним законам.

И полковник обернулся к офицерам, сказав:

– Господа, господа! Ознакомьтесь с картиной, которую создал мастер живописных портретов по имени Филипп! И постарайтесь запомнить черты того, кто управляет краем, в который мы направляемся!

Офицеры принялись внимательно рассматривать портрет генерал-губернатора.

Завершившее трапезу семейство Волковых, а вслед за ними и партикулярный Фомин встали из-за столов.

– Прощаемся, но ненадолго! – сказал Михаил Прохорович.

– В Дерпте встретимся! – добавил Василий Сергеевич.

– Если не затеряемся в незнакомом городке! – предположил корнет Киселёв.

– В Дерпте затеряться невозможно! – ответил Волков. – Там все на виду!

– До встречи, господа! – крикнул Фомин. – До весьма замечательной встречи!

Загряжский поднял руку, и офицеры дружно произнесли:

– До встречи!

Волковы и Фомин, откланявшись, удалились.

Командир полка, бегло взглянув на поданный трактирщиком перечень блюд, произнёс. – Неси ваше фирменное блюдо, любезный!

– Айн момент! – сказал трактирщик.

– Горчицы и хрена не забудь положить! – добавил полковник.

– Положим непременно!

– И варенье чтоб было! На закуску.

– Будет сделано! – ответил трактирщик и удалился.

Офицеры стали рассаживаться за столом, за которым уже сидел Иван Загряжский. Он бросил взгляд на поручика Стрешнева и сказал:

– О горчице с вареньем тоже неплохо бы вирши сложить. Очень нужны!

– Вирши о чём? – спросил Стрешнев.

– О том, что с удовольствием употребляем хрен и горчицу вместе со сладким вареньем.

– Мысль неплохая, – согласился поручик. – Будем размышлять.

– О жёсткости подумать тоже было бы неплохо, – заметил ротмистр Шальнов.

– О какой жёсткости? – спросил Загряжский.

– О той самой, что может встретить нас в Дерпте, – ответил Шальнов.

– Для того и приветствия учим, – сказал полковник. – Чтобы всех, кто живёт в Дерпте, ошеломить! Жест помните?

– Этот? – спросил корнет Киселёв, вскидывая руку.

– Он самый! – ответил Загряжский и вскинул вверх руку с поднятыми вверх тремя пальцами.

Офицеры дружно произнесли:

Загряжский опустил руку, офицеры смолкли, а их командир, улыбнувшись, сказал:

– То-то же!

– Вот эту улыбку мы на холст и перенесём! – негромко воскликнул художник Филипп, зарисовывавший полковника.

– А перед нашими улыбками, – сказал Загряжский, улыбнувшись ещё шире.

– И перед нашим разудалым приветствием, – добавил Шальнов.

– И перед нашими изящными шутками, – продолжил Киселёв.

– Никто не устоит, потому что веселы мы! – с улыбкой завершил Загряжский и снова вскинул руку с четырьмя вскинутыми пальцами.

Офицеры тотчас дружно ответили:

– Эти строки, – сказал Загряжский, – любого размягчат! А если про Дерпт ещё кое-что вставить?

– Кое-что уже удалось придумать, – заверил Стрешнев.

– Послушаем! – предложил полковник.

Поручик продекламировал:

В дверях показался трактирщик, за которым следовал официант с подносом в руках.

– А вот и наше фирменное блюдо, гости дорогие! С хренком и горчичкой! И с вареньицем на закуску! Милости просим отведать, господа хорошие!

Направлявшийся к императрице Екатерине лейб-медик Джон Роджерсон догнал шедшего к ней же Ивана Бецкого и хмуро его поприветствовал:

– Добрый день, Иван Иванович!

– Здравствуй, Иван Самойлович! К государыне?

– К ней.

– А что так мрачно? – спросил Бецкой.

– Нет счастья в жизни, – ответил медик. – Так в России говорят?

– О счастье говорить не буду – о нём разговор особый. Но государыня наша советует каждому быть весёлым, поскольку только это помогает нам всё превозмочь и преодолеть.

– И что тебе помогает не хмуриться?

– Сейчас вот это! – ответил Бецкой и показал Роджерсону измалёванную красками доску.

– Что это? – спросил лейб-медик.

– Икона. Из Архангельска привезли.

Роджерсон взял доску, повертел её и с удивлением произнёс:

– А что тут изображено?

– Святой лик. Или лики.

– Где? – поинтересовался лейб-медик. – Разглядеть не могу!

– Для того и несу государыне. Чтобы разобралась.

– В чём должна разобраться государыня? – спросила появившаяся из-за угла Мария Перекусихина, шедшая вместе с князем Владимиром Голицыным.

– Икону древнюю ей несу! – ответил Бецкой и показал. – Архангельская.

– Можно взглянуть?

– Пожалуйста! Полюбуйтесь! – и Бецкой протянул князю доску.

Князь внимательно посмотрел на неё и сказал, возвращая:

– Поразительно интересно!

Дошли до покоев императрицы. Перекусихина приоткрыла дверь и спросила:

– Икона из Архангельска не помешает?

Сидевшая за пяльцами и вышивавшая Екатерина подняла голову:

– Кому в России может помешать икона?

Перекусихина обернулась к Бецкому:

– Неси, Иван, свою древность!

Бецкой, Роджерсон и князь Голицын, вошли. Бецкой с поклоном выпалил:

– Желаю здравствовать, государыня!

Князь провозгласил с достоинством:

– Добрый день, Ваше Величество!

– Greetings, Your Majesty! – произнёс по-английски Роджерсон и, склонив голову, добавил по-французски. – Bonjour, Votre Majeste!

– Здравствуйте, здравствуйте, господа хорошие! – откликнулась императрица. – А ответь-ка мне по-русски, дорогой наш лекарь Иван Самойлович, как заболевший себя чувствует?

– Об этом не лекаря надо спрашивать, а пиита Сумарокова! – ответил Бецкой.

– Что же он сказал такого особенного? – спросила Екатерина.

– Вот! – воскликнул Бецкой, доставая из кармана книжицу. – Вчера приобрёл. Стишки изумительно колкие!