Андрей Лушников - Опрокинутый жертвенник

Омывшись, Ямвлих в раздумье сидел на базальтовом камне у бассейна. И тут дотошный Феодор вновь завел разговор о магии и теургии. Он вспомнил вознесение Ямвлиха во время молитвы Гелиосу в Дафне на рассвете в первый день знака Льва и с сомнением произнес:

– Мне показалось тогда, что это обман зрения. Известно же, что при восходе солнца от земли поднимаются испарения, а от этого иногда мнится, что предметы, твердо стоящие на земле, возносятся ввысь…

– Ты сомневаешься в том, что видел собственными глазами? – возразил ему с жаром Элпидий. – А вы, разве все вы – не видели того же, что видел я? – обратился он к философам. Но ученики теурга благоразумно промолчали.

– Я бы не хотел спорить с нашим юным Элпидием об обмане зрения, иначе он скажет, что я косоглаз и убедит в этом всех вас. Однако, учитель, – не унимался Феодор, – я осмелюсь высказать то, что каждый из нас, за исключением, наверное, Элпидия, думает после того… после того случая… в твоем доме в Дафне. Не мог бы ты показать еще что-либо более великое, и на сей раз развеять все наши сомнения насчет остроты нашего зрения?

Ямвлих подумал и, грустно улыбнувшись, ответил:

– Ваша настойчивость простительна. Вы по привычке смотрите на все телесными глазами, а не глазами души. Так и быть, я покажу вам то, что вы хотите. Но предупреждаю: никаких вопросов!

Ямвлих посмотрел задумчиво в воду и сказал:

– Вы знаете, как называется этот источник?

Ученики растерянно переглянулись.

Но тут нашелся Элпидий:

– Я узнаю это у пастуха, который пасет на холме овец.

Так быстро он не бегал даже на состязаниях по бегу среди юношей. Элпидий быстро вернулся и выпалил, задыхаясь:

– Учитель, истинно говорю – этот источник называется Эрот, а следующий за ним – Антэрот!

На эти слова Ямвлих снова как-то таинственно улыбнулся и предостерегающе поднял ладонь. Все ученики теурга затаили дыхание. Ямвлих наклонился к воде, коснулся ее ладонью и шепотом прочитал короткое магическое заклинание. Вода в бассейне тотчас забурлила, из нее поднялось облако пара, а вместе с ним – совершенно голый белокожий мальчик лет десяти. Кожа его матово отсвечивала в лучах солнца, грудь и спина блестели от воды, волосы золотились и спадали длинными мокрыми прядями ему на грудь. А за плечами трепетали небольшие золотые крылья, разбрызгивая широкую радугу. Мальчик, казалось, стоял в этом облаке и, улыбаясь, смотрел на теурга как на отца. Ученики в изумлении не могли вымолвить ни слова. Эрот шагнул из облака пара к Ямвлиху и обнял его за шею. Теург взял его на руки и сказал, не оборачиваясь, своим ученикам:

– Теперь пойдемте к другому источнику.

Элпидий шел рядом с учителем, чувствуя на щеке колыхание воздуха от крыльев Эрота. Он хотел коснуться маленького бога хотя бы пальцем, но у него не хватало духу. Он даже боялся прямо посмотреть на мальчика и шел, дико косясь, как лошадь, с которой вдруг сняли шоры. У второго источника Ямлих отпустил Эрота и тот завис в воздухе, как стрекоза, бесшумно сверкая крыльями.

Теург наклонился к источнику Антэрота, коснулся его воды ладонью и прочитал такое же, как и в первый раз, заклинание. Вода в бассейне сразу же потемнела, из нее поднялось грозовое облако, а в центре его стоял другой мальчик, полная копия первого. Но только у этого близнеца Эрота струились длинные, блестящие и совершенно черные, как уголь, волосы, и были такие же черные подрагивающие крылышки за его плечами. От движения крыльев волосы Антэрота развевались, и поэтому его лицо казалась устрашающим. Ученики мага еще более изумились. Оба маленьких бога, совершенно беззвучно трепеща крыльями, обняли Ямвлиха и вознесли его над землей, затем божественный подал им знак головой, они опустили его и исчезли – каждый в своем облаке.

Побледневшие ученики недоуменно таращились в источник Антэрота, но вода в нем оставалась прозрачной и спокойной, как будто все то, что они только что видели, явилось им демоническим наваждением. Евфрасий, желая разогнать туман видения, даже бросил в бассейн камешек, но от этого по воде разошлись только круги.

– Друг мой, ты здесь?

Элпидий вздрогнул и открыл глаза.

– Что, мой любезный, задремал?

От увидел над собой смеющиемя глаза учителя.

Элпидий растерянно огляделся. Он сидел там же, где и застала его фантастическая дрема – на ограждении источника. А ученики Ямвлиха расселись рядком немного поодаль, свесив ноги в теплую воду, и блаженно щурились на солнце.

– А как же?.. Где?.. – юноша смотрел по сторонам, все еще барахтаясь в яви.

И тут он увидел в чаше бассейна маленькое черное перышко, открыл было рот, но Ямвлих приложил палец к губам и загадочно ему улыбнулся.

Восточное побережье Боспора чернело от воронья. Все прибрежные скалы к югу и к северу от Хризополя, как скелетами китов, были завалены каркасами разбитых и сожженных кораблей цезаря Лициния. У берега целыми островами качались обломки мачт, снасти, вздувшиеся тела гребцов. Повсюду, словно пальцы Посейдона, из воды торчали обитые бронзой тараны затонувших трирем. А от прибрежных скал и до Хризополя, и от Хризополя на несколько миль в сторону Никомедии – резиденции бывшего цезаря Востока – на зеленых холмах Вифинии темнели трупы легионеров поверженного августа. Сам же Валерий Лициний ожидал своей участи в заточении в Фессалониках и, оставшись без свиты и без резерва, мог теперь только и набрать из брошенных под стенами Хризополя двадцатитысячную армию верных покойников.

После краха ненавистного всему Востоку так высоко взлетевшего сына дакийского простолюдина Империя окончательно воссоединилась под пурпурной мантией Констанциев. О тетрархии и о клятве Диоклетиана чтить своих соправителей, которую давали четыре цезаря Империи шестнадцать лет назад в Карнунте на алтаре Митры, мог сейчас говорить только самоубийца. Да и благосклонность Митры не нужна Флавию Валерию Константину. Он давно уже украсил свой златотканый штандарт христианской монограммой Видения Пылающего Креста: «Сим победиши!».

Лициний, лишившись диадемы и царского пурпура, ел чечевицу, пил гнилую воду и молился богам. А в Антиохии на бегах, устроенных сенатом в честь победы Константина, еще расплачивались монетами с его венценосным изображением с одной стороны и Юпитером, держащим глобус, с другой. Но сколько бы ни взывал из тюремного подземелья Валерий Лициний к Юпитеру, он явно уже от него отвернулся: глобус для Лициния оказался слишком тяжелым.

В праздничной тунике с позументом и вытканными по подолу цветами и ромбами, в венке с вплетенной в него алой лентой, с реденькой надушенной бородкой и влажным взглядом Элпидий походил на загулявшего друга жениха, бредущего поутру с богатой свадьбы. Он вышел из дома Панатия, своего приятеля по цирковому союзу зрителей и собутыльника на всех мало-мальски интересных пирах, куда после того, как Ямвлих уединился у себя в Дафне, зовут пофилософствовать всех его бывших учеников. Чтобы не пропустить бега, Элпидий еще с вечера приехал из Селевкии, где оставил на время красильню отца и только начатые комментарии к «Алкивиаду», который он так же, как и халкидский теург, считал вступлением в первую десятку диалогов Платона.