Владимир Возовиков - Эхо Непрядвы

Василий в ту пору еще оставался заложником хана. Однажды к нему явился могущественный ордынский эмир Едигей и в присутствии посольских бояр дал совет поискать для Москвы более надежного покровителя, чем Тохтамыш.

- Не мне вы платите дань, - говорил эмир, - но когда бы захотел я теперь, то мог сделать Димитрия царем на Руси, а всех вас великими князьями. И Тохтамыш не помешал бы мне. Подумайте об этом и скажите Димитрию. А еще скажите: у Тохтамыша нет могущественных друзей, но они есть у Едигея.

Эмир посоветовал Василию не задерживаться в почетной неволе. Кочевья Ногайской орды, говорил он, теперь простерлись до Русского моря и украинных городков Литвы - ни одна ханская собака не сыщет на них следов московского княжича.

Долго совещались посольские бояре, опасаясь подвоха, но в конце концов воспользовались советом Едигея. Через несколько дней Василий оказался у друга Москвы - молдавского воеводы Петра, затем - в Литве, где дал Витовту обещание жениться со временем на его дочери, и, сопровождаемый почетным эскортом литовцев, ко всеобщей радости вернулся в Москву. Он попал как раз на свадьбу своей старшей сестры Софии с сыном Олега Рязанского княжичем Федором. Москва и Рязань еще больше укрепили союз, Михаил Тверской подтвердил все прежние договоры, нижегородцы, уставшие от распрей наследников покойного Дмитрия Константиновича Суздальского, сами просили Донского взять Нижний в свой удел. Видя Русь единой, Донской готовился к окончательному свержению опостылевшего ига, но великие труды и заботы с малолетства уже сожгли его. Неведомый внезапный недуг в неполные сорок лет скосил Димитрия Ивановича. Русь горько оплакивала своего героя, ожидая новых бедствий после его смерти. Но случилось небывалое: великое Владимирское княжение Донской передал семнадцатилетнему сыну по собственному завещанию, как московское наследство, и никто не посмел оспаривать прав Василия, даже золотоордынский хан. На защиту этих прав встала бы вся Русь.

Дани Москвы выкормили новую силу Тохтамыша, и в тот год, когда умер Донской, хан начал войну против Тимура. Внезапно вторгнувшись в северные области его империи, Тохтамыш подверг их сильнейшему опустошению. Тимур ответил ударом. В глубокой тайне подготовив большое войско, он совершил быстрый поход через дикие степи более чем за тысячу старинных верст, перешел Яик, и лишь здесь Тохтамыш обнаружил его. Разразилась ожесточенная битва. Золотоордынское войско уступало числу врагов. Тохтамыш с остатками туменов бежал за Волгу, но Тимур не стал его преследовать. Полагая, что достаточно устрашил врага, он ушел обратно тем же путем, тешась охотой в кипчакских степях, сказочно богатых зверем и птицей. А через два года хан снова ограбил владения Железного Хромого и снова получил сильнейший удар в ответ. Не удовлетворяясь краткой местью, Тимур готовил большую войну.

Между тем юный Василий, поддержанный всеобщим сочувствием, продолжал на Руси объединительную работу отца. Донской оставил ему добрых советников и помощников, своим мечом и авторитетом служил племяннику знаменитый дядя Владимир Храбрый. После смерти Пимена Василий вернул в Москву Киприана и нашел в нем еще одну сильнейшую опору. Уже в состав московских владений окончательно вошли Нижегородское и Муромское княжества, готовилось присоединение Вологды, Устюга, Бежецкого Верха. Женившись на дочери могущественного Витовта, великого князя Литвы, Василий обезопасил московские владения с запада. И, как в давние дни его отец, он сделал вид, что ига не существует. К тому дню, когда Карача просил у московского государя защиты для Тохтамыша, Москва уже три года не платила хану никаких даней.

…Тщательно готовился Тимур к войне с тем, кого сам же подсаживал на золотоордынский трон и кто стал теперь его злейшим врагом. Летом 1395 года на Северном Кавказе, между Тереком и Кубанью, два ордынских хищника сцепились в смертельной битве за право царствовать в окрестном мире. Десятки тысяч убитых устилали кровавое поле, но ни та ни другая сторона еще не хотела уступать. Правое крыло Тимура было разгромлено, заколебался его центр, и казалось, победа склоняется на сторону золотоордынского войска. И тогда шестидесятилетний хромец доказал, что умеет держать в руках военное счастье: он сам повел в бой последний резерв и сражался впереди своих воинов. Его левое крыло, устроенное наподобие сильнейшего русского крыла на Куликовом поле, прорвало вражеский строй. Тохтамыш мог удержать победу, прояви он ту же решимость, что и его враг, но в душе своей Тохтамыш боялся Тимура, как всякий, кто укусил кормящую руку, боится этой руки. Хан бежал. Последствия поражения оказались плачевными: мурзы стали предавать его, как когда-то Мамая. Оставшийся за Волгой Едигей на помощь ему не пришел - он считал себя независимым правителем и дружил с Тимуром. Преследуя врага, Железный Хромец дошел до Волги и на ее берегу собственными руками короновал на Золотоордынское царство одного из чингизовых потомков, выбрав, естественно, поглупее. Тохтамыш, однако, не сложил оружия, и Тимур по его следам вторгся в пределы Руси…

В Москве задолго до Тохтамышева посланника получили вести о полчищах Тамерлана. Рязань вооружилась. Ее полки стягивались к Оке, где Василий и Олег решили единой ратью заступить дорогу страшному врагу в глубину Руси. Поднялись и соседи. С востока уже подходили полки Нижнего Новгорода, с севера - тверские полки во главе с сыновьями Михаила Александровича. Великий Новгород прислал вестников, что его ратники уже выступили, намереваясь соединиться в пути с дружинами псковичей. С запада приближались к Москве полоцкие, смоленские, брянские стяги. Полки южных городов из удела Владимира Храброго уже стояли в Коломне. Туда, в Коломну, на место общего сбора русской рати, как раз и собирался отъехать Василий с ближними боярами.

Слушая склоненного мурзу, молодой государь казался суровым. Из-под золотой шапки с алмазным крестом светлые глаза его отрешенно смотрели поверх головы просителя. Что виделось этим глазам? Может быть, обугленный московский холм, покрытый телами убитых, и торчащие над ним обгорелые храмы - неизменные вехи на всех путях Орды? Или вспоминал он свое трехлетнее "гостеванье" при ханском дворе, когда его заложничество помогало хану сосать кровь из русских людей? Казалось, гневное слово вот-вот сорвется с его уст, но в двадцать четыре года многое переживший князь умел сдерживать чувства.

- Ладно, мурза, - сказал едва окрепшим басом. - Передай своему хану: на Руси убогих не бьют - пущай приходит, не выдадим на расправу. А Тамерлана встретим не хуже, чем Мамая.

Карача, кланяясь, попятился, князь вдруг спросил: