Леонид Бежин - Лель, или Блеск и нищета Саввы Великолепного
- Название:Лель, или Блеск и нищета Саввы Великолепного
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:неизвестно
- Год:2021
- Город:Москва
- ISBN:978-5-17-121920-8
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Леонид Бежин - Лель, или Блеск и нищета Саввы Великолепного краткое содержание
Лель, или Блеск и нищета Саввы Великолепного - читать онлайн бесплатно ознакомительный отрывок
Интервал:
Закладка:
Успех окрылил ее, бывшую консерваторку. Успех заронил в нее честолюбивое стремление самой стать композиторшей – если не Бетховеном, то Кларой Шуман, тоже женой известного композитора, сочинявшей музыку. Но для этого требовалось продолжить музыкальное образование, прерванное из-за раннего замужества. Для этого она решила отправиться в Мюнхен – к знакомому капельмейстеру Герману Леви, дирижеру придворного оперного оркестра.
Взять с собой шестилетнего сына значило заранее обречь на провал всю эту затею. Значило связать себя по рукам и ногам (держа в руках чашку, Валентина Семеновна вытянула перед собой ноги, показывая, как бы они выглядели, связанные воображаемой веревкой) и поставить крест на занятиях с маэстро. Зачем ему такая домашняя наседка, пекущаяся не столько о гармонии и контрапункте, сколько о манной каше и овсяном киселе для своего желторотого птенца.
Но с кем его оставить? В семье умершего мужа о нем позаботиться никто не мог, кроме сестры Александра Николаевича Софьи, близкой композитору по духу, но та давно умерла. Остальных же сестер интересовали только наряды и папильотки, а братья… о них лучше не вспоминать. Собственная сестра Валентины Семеновны Аделаида? Да, она могла бы позаботиться о Тоше, поскольку, педагог по восторженному увлечению и, наверное, призванию, училась в Женеве, осваивая там новые прогрессивные методики.
Но Аделаида в свое время была против женитьбы сестры, взбалмошной и молоденькой консерваторки, на солидном, в возрасте композиторе и музыкальном критике Серове и не желала поддерживать с ними никаких отношений. «Так что следовало искать не среди родственников, а среди подруг», – наставительно заключила Валентина Семеновна, отпивая из чашки чай и при этом советуя и мне больше полагаться в жизни на друзей, а не на родственников. Хотя родни у меня почти никакой не осталось, новых же друзей я в ту пору только-только начал приобретать.
И в конце концов Валентина Семеновна остановила свой выбор на подруге, княжне и моднице Наталии Николаевне Друцкой – Талечке, как ее называли. Талечка, тоже зачитывавшаяся романом «Что делать?», вынашивала очередную идею, как вынашивают младенца, зачатого от духовной близости с апостолом передовой российской интеллигенции – Николаем Гавриловичем Чернышевским.
Иными словами, вместе с врачом Коганом (он впоследствии стал ее мужем) Талечка собиралась создать трудовую коммуну в своем имении Никольское Смоленской губернии. И была уже, что называется, на сносях: идея обещала вот-вот осуществиться. Тут-то и подоспела Валентина Семеновна со своей просьбой – взять на воспитание сына Тошу. Талечка не заставила себя упрашивать и радостно согласилась: такой воспитанник был ей в ту пору просто необходим.
Доверив подруге сына, Валентина Семеновна со спокойной душой уехала в Мюнхен. А Тоша вместе с другими колонистами (их было шестеро) поселился в имении Никольское, чтобы попытаться понять, что ему, не читавшему знаменитого романа, все же делать? Путь сближения с народом, опрощения и революционной борьбы? Для этого он был слишком мал, хотя в коммуне рядом с ним трудились такие личности, как Александр Павлович Фронштейн, бывший гарибальдиец и участник Парижской коммуны, казалось бы способный вдохновить его своим примером.
Но Тоша как-то не особенно вдохновлялся. Сразу замечу, что вопрос о делании он перевел во внутреннюю плоскость и решил весьма своеобразно. А именно: от разлуки с матерью, которую все же любил, хотя она не особо его к себе подпускала… от разлуки и нестерпимого одиночества стал со страстью рисовать.
Талечка Друцкая впоследствии приписывала заслугу себе: мол, именно она вызвала у мальчика эту потребность и поощряла его к художеству. Не совсем так, однако. Сам Валентин Серов мне рассказывал, что у них в роду были рисовальщики, и прежде всего его дед Николай Иванович. Тот искусно изображал своих дочерей – с локонами на лбу и уложенными вокруг головок косами (их портреты висели в доме). Рисовал и мастерски писал акварели отец Валентина – Александр Николаевич. Будучи на симферопольской службе, он в письмах старшей сестре Софье присылал акварели и зарисовки крымских пейзажей, сценок из жизни местных татар. Говорили, что если бы он не стал композитором и музыкальным критиком, то мог бы преуспеть и как художник.
Таким образом, в Тоше проснулись глубоко заложенные задатки и опять же… одиночество. Оно, конечно, сказалось. Вытолкнуло его из бездны, как вода выталкивает тонущего на поверхность. Он не был тем ребенком, который не понимает, страшится в себе одиночества. Избегает – избывает его в шалостях, проказах и играх со сверстниками. Нет, шестилетний Тоша себя очень хорошо понимал и к одиночеству, наоборот, стремился.
Стремился, поскольку оно находило выражение в первых попытках творчества.
Этюд четвертый
Порезанное платье
Французы и англичане стремятся улучшить свою жизнь и с кропотливым усердием улучшают. И практичные немцы тоже о другой жизни не мечтают, а улучшают эту , данную им раз и навсегда. Да и, наверное, все народы так, разве что кроме русских.
Так уж повелось, что русского человека редко удовлетворяет жизнь, которой он живет, и ему вечно хочется другой жизни. Другая всегда кажется лучше, поскольку она где-то там, вдалеке, за тремя морями: маячит, манит, зовет, словно пение сирен – зачарованного моряка. И русский человек отправляется в неведомое, как Садко (оперу о нем поставит со своей частной труппой Савва Мамонтов), – не столько по-купечески сбыть товар и на каждый вложенный грош получить три или десять, сколько приобщиться к другой, нездешней жизни, испробовать ее на себе.
Но вот оказывается, что и искать-то ее не надо, как сказочную Жар-птицу, что она здесь, рядом, в Смоленской губернии, но только не готовая на блюдечке, а ждущая, как заготовка – раскаленная докрасна болванка – искусного кузнеца-обработчика. От такого кузнеца, выковывающего свое счастье, требуются – помимо соответствующей сноровки – идейная убежденность, деспотическая воля и умелые руки, чтобы успеть придать форму раскаленной болванке.
И Талечка Друцкая, по натуре отнюдь не деспот, а светская ветреница, модница и франтиха, с помощью обожаемого ею Чернышевского и умного врача Когана обрела себя в новом деле – ковке по металлу, создании другой жизни для своих коммунаров.
В том числе и для Тоши Серова. Весь секрет заключался в том, чтобы у мальчика, которому предстоит обрести форму и стать другим, появилась своя обязанность. «Да, обязанность! Обязанность!» – горячо отстаивала перед мужем эту идею Талечка Друцкая. Без обязанности настоящую жизнь не создашь, и мне – наряду с прочими заданиями – поручили заботиться о крестьянской девочке, чуть младше меня по возрасту, тоже взятой в коммуну, чтобы воспитать из нее (ни больше ни меньше!) совершенного человека.
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: