Елизавета Дворецкая - Княгиня Ольга. Львы Золотого царства

– Я уже наставлена в христианской жизни, – Эльга нашла глазами священника, Ригора-болгарина.

Она привезла его с собой из Киева именно с той целью, чтобы он засвидетельствовал перед греками ее готовность.

– Об этом тебе стоит говорить не со мной, а с патриархом. Уверен, он с радостью откликнется на твою просьбу. И когда он назначит день твоего крещения, я смогу назначить день приема. Ради блага твоей души надеюсь, что не придется ждать долее необходимого.

С этим патрикий Артемий и простился с Эльгой. И теперь она знала: сколь ни удивителен показался им этот громадный дом-гора, дальше все будет еще сложнее.

О том, чего Эльга на самом деле хочет от василевса, знали она сама и трое мужчин: Святослав, Мистина и Асмунд. Даже Уте не сказали, чтобы не проговорилась как-нибудь случайно дочерям и слух не пошел гулять по Киеву. Снаряжая княгиню-мать с посольством в Царьград, Святослав и дружина хотели простой вещи: чтобы греки помогли задуманному походу на хазар. Не войском – сами найдем, а лишь участием своих союзников: печенегов и алан. От первых требовалось прежде всего не трогать русские рубежи, пока войско будет занято в другом месте, и еще помочь конницей, а от вторых – напасть на Шелковый путь в пределах кагановых земель, что вынудило бы хазар разделить силы. Замысел был недурен и, в общем, вполне осуществим: грекам почти ничего не пришлось бы делать самим, лишь повлиять на союзников, что им вполне по силам. А русам это обеспечило бы почти верную победу. Эльге и послам предстояло добиться от греков согласия на этот замысел.

Легко сказать! Удача и самой Романии обещала большие выгоды: греки получили бы всю Таврию, свое прежнее владение, двести лет назад отнятое хазарами. От былого василевсам осталась только фема Херсонес и устье Днепра, но и те без малого двадцать лет, со времен совсместного похода Хельги Красного и Песаха платило дань кагану. В то время как обладание Боспором Киммерийским [16] Керченский пролив. сулило огромные торговые выгоды. Эльга считала, что попытаться стоит: русы и греки раздели бы наследство одряхлевшей Хазарии, что всем пошло бы на пользу. Русь, завладев частью путей на Восток, получила бы доступ к огромным богатствам без необходимости постоянно ходить в грабительские походы. Отказалась бы от бродячей жизни: лето – война, зима – полюдье. Смогла бы обрасти жиром, пустить корни, создать державу не хуже Болгарского царства, а там и Греческого. Мужьям и братьям следующих княгинь не придется с юных лет браться за оружие, чтобы заслужить честь и раздобыть сокровищ.

Но чтобы тебя стали слушать, нужно общаться на понятном языке.

– Ясное дело, что греки хотят назад себе Таврию отхватить, – говорил Асмунд. – Но едва ли они так уж хотят, чтобы мы заняли часть Шелкового пути, а то и днепровское жерло!

Эльга понимала, что эти сомнения справедливы. И мысленно нашла решение, но поделилась им только с тремя наиболее доверенными людьми: сыном, братом и свояком.

– Василевс чужому человеку, может, и не захочет помогать, а своему – захочет, – сказала она им. – Как говорится, у него серая уточка, у нас ясный сокол.

– Это ты про кого? – удивился Святослав.

– Про Улебку, что ли? – Асмунд вопросительно посмотрел на Мистину.

– Про тебя я! – вздохнув, пояснила Эльга сыну. – Князь киевский-то кто? Не Улебка ведь!

– У меня есть жена! – напомнил Святослав.

Он женился всего пару месяцев назад и еще не мог надышаться на Прияславу, хотя изо всех сил старался этого не выдать.

– И что?

Святослав помедлил: ну, да, где одна жена, там случается и другая. Просто ему никакой другой не было нужно и такая мысль не приходила в голову.

– Я… может…

– Ты можешь любить кого хочешь, тут же речь не об этом. Если царь отдаст нам дочь, и печенеги, и аланы будут наши. И ступай тогда на кагана с песнями.

– У него дочери-то есть? – спросил Асмунд.

– Их пять! – Эльга заранее выспросила купцов, делая вид, будто ею движет обычное бабье любопытство. – Агафья, Анна, Зоя, Феофано, Феодора. Все уже взрослые.

– Это у Романа жена – Феофано. Говорят, потаскуху какую-то подобрал…

– Жена – Феофано, и сестра – Феофано, – Эльга уже не путала этих двух. – Жене царское имя родовое дали то же, что у сестры Романовой. Их у Коснятина пять девок – неужели нам одну пожалеет? Не солить же ему их!

– И отдаст за некрещеного? – Мистина кивнул на Святослава.

– Не буду я креститься! – возмутился Святослав под взглядами трех пар вопрошающих глаз. – Еще чего выдумали! Уродство такое! Того не делай, сего не желай, люби своих врагов! Да меня дружина засмеет!

– Дружина сделает, как ты, – напомнила Эльга, и оба воеводы кивнули.

– Так уже бывало, – добавил Мистина. – Я слышал, было немало таких случаев: если крестился конунг, крестилась и вся дружина.

– А если они не захотят? Если скажут, что я богов предал и стал под греков тонконогих рядиться?

– Ты помнишь, как эти тонконогие… – Эльга не хотела напоминать о поражении Ингвара, но считала, что преуменьшать силу соперника – глупо.

– Это потому что у них греческий огонь!

– Не только! – вздохнул Мистина, помнивший сражения в Анатолии с катафрактами Никифора Фоки, где никакого греческого огня не применялось.

– Крещение войне не помеха, – сказала Эльга. – Сам думай. С крещением получишь царевну, с царевной – помощь от печенегов и алан, а с ними – победу над каганом. Выбирай. Ты – князь руси, тебе и решать.

В ту пору Святослав ничего не решил. Обещанный выигрыш был велик, но и цену предстояло заплатить немалую. Будут сложности со всеми: Прияной, дружиной, богами, народом… Ему хотелось померяться силами с Царьградом, испытать себя и свою удачу там, где отец потерпел поражение, кое-как заглаженное потом успехом похода Мистины по Малой Азии и новым договором три года спустя. Но пока он не понял: а есть ли у руси на это силы? Отцу его победа обошлась очень дорого, и теперь в Киеве ужас от «влажного огня» помнили лучше, чем привезенную осенью добычу.

Но вот настала весна, вскрылся Днепр, прошел верховой лед. Время отъезда посольства придвинулось вплотную. Прияна ходила «тяжелая», ей оставалось до родов не так долго, но беременность протекала нелегко, она измучилась сама и измучила домашних, особенно мужа, которого возмущало уже само то, что это бабьи тяготы не дают покоя и ему. Угнетали дурные предчувствия: от родов умирает каждая четвертая баба, когда не каждая третья, а Прияслава с детства Кощею принадлежит… Дружина же без устали толковала, как лучше идти на хазар.

Однажды Святослав пришел к матери и сказал:

– Будь по-твоему. Сватай царевну, но только если про хазар они твердо пообещают и клятву дадут.