Юрий Вылегжанин - Отец и сын

Между тем, эта тяжелая, томительная для царя ночь, наконец, прошла. И ранним утром коротко и торопливо постучавши, в дверь коютки, в которой царь ночевал, сунул голову Данилыч – ближайший не только в те поры но и до самой смерти царской, к нему человек – Александр Данилович Меншиков.

– Мин херц, пустишь ли?

– Заходи, – тоном, как говорится не предвещавшим ничего хорошего, коротко ответил Петр и спросил:

– Что надобно?

– Дельце есть.

Царь по-прежнему оставался, что называется, мрачнее тучи. Молчал, и молча, смотрел на утреннего непрошенного своего гостя, который объяснял почтительной скороговоркой:

– Вчерась токмо «купец» пришел с сукном офицерским аглицким. Так я велел отрезать кусочек… С коровий носочек. Прикажешь показать?

– Ну, покажи…

Меншиков выскочил вон и почти тут же воротился, ведя за рукав незнакомого Петру матроса, несшего в руках свернутое синее английское сукно.

Сияя победною улыбкою Данилыч вослед за тем довольно-таки ловко развернул материю перед глазами мрачного после обильной вчерашней выпивки «минхерца».

– Каково, а? – громко и одновременно, отчетливо-льстиво спросил Меншиков.

– Щас поглядим… – коротко рявкнул Петр и, крепко ухватив край шерстяного куска, ощерившись, коротко и резко рванул. Английское офицерское сукно выдержало.

– А? – воскликнул торжествующе ожидавший эффекта полудержавный властелин. – Каково сукнецо?! – и рассмеялся раскатисто и громко, вполне довольный.

– Ты… это… погоди-ка веселиться. – ответил Петр. – Мне и самому ведомо, что сукно аглицкое зело доброе, особливо новое. Новое да сухое…

Неожиданно Петр резко и круто повернулся на каблуках. И очутился лицом к лицу с матросом. Обожженный сверлящим царским взглядом, ярко, словно молния сверкнувшим в сумраке каютки, матрос испытал, скорей всего, жуткий страх, потому что безотчетно попятился к двери и едва не споткнулся о комингс.

Но железный царский палец все же догнал его и пребольно ткнул «под ложечку».

– Снимай! – коротко приказал Петр.

Не говоря не слова матрос выполнил приказание и куртку снял. Причем Петр сразу увидел, что под курткой у того ничего не было.

Снова – коротко и зло – сверкнул царский глаз, пребольно резанув Меншикова. Царь взял куртку за целую полу и потянул. Сукно немедленно расползлось, да не по шву а по целому. Молча швырнул царь матросово рванье тому в руки, и он, что называется, пулей выскочил вон.

– Ну? – ледяным голосом спросил Меншикова Петр. – Что ты на сие скажешь?

– Матрозы – ведь они завсегда в воде мокнут. Вот сукно и слабнет – от воды-то… Плохо сушат одежду. – нарочито бодро-деловым тоном объяснил Александр Данилович своему повелителю.

– Будет тебе врать! – резко оборвал меншиковскую тираду царь. – Небось, подряд-то на матрозовское сукно ты и взял! Так, ай нет? Отвечать надоть, коли царь спрашивает!

Но Александр Данилович в сию минут почел за благо смолчать с убитым видом.

– Сука! – вдруг резко и громко выкрикнул Петр и крепчайший царский кулак обрушился на голову Меншикова. Оглушенный ударом, тот рухнул как подкошенный.

И тогда Петр открыл дверь каютки и крикнул просто наружу, ни к кому определенно не адресуясь:

– Ведро воды! Быстро!

Ведро холодной забортной воды было принесено мгновенно. Петр, кивнув головой на лежавшего Меншикова, скомандовал:

– Отлить!

9

Меншикова окатили холодной морской водой и он скоро заворочался, замычал и затряс головою.

– Посадите его, и – вон отсюда!

Дверь испуганно хлопнула.

Сидя напротив Меншикова, царь не торопясь набил табаком глиняную трубочку, раскурил ее и выпустил дымную струю прямо в лицо оживающему Александру Даниловичу. Помолчал. И спросил – громко, почти весело:

– Очухался?

– Ну… – ответствовал хриплым голосом побитый.

– Слушай меня. Сукно я проверю. Ежели твой подряд – держись. Такого штрафу назначу – рад не будешь. Но об этом после. У меня сейчас к тебе дело имеется. Тайное. И хотя ты, как я знаю доподлинно, сволочь отнюдь не маленькая и вор, и надо бы тебя наказать примерно, но… Знаю тако же, что предан ты мне как собака и проверен многажды… И посему выходит, обойтись мне без тебя опять нельзя… Ты слушаешь?

– Слушаю…

– Слушай еще.

10

– Вчерась мне Семка Мишуков в глаза сказал, что сыночек мой Алексей – дурак форменный, и дело мое, государское, опосля того, как Бог-де меня приберет, непременно порушит… Но Семен – мальчишка, да и пьян был сверх всякой меры… А вот ты-то как думаешь?

– Я – что? Ты ведь и сам – знаешь-понимаешь, что в Алешкины руки престол отдавать… опасно. И не в Алешке тут дело. А в людях, к коим он нынче прилежен.

– И ты людей тех знаешь? – деловито спросил Петр.

– Ну… Кого-то знаю, кого-то не знаю. Но ты скажи только слово – все будешь ведать!

– Вот-вот! Надобно проведать доподлинно – что за люди. Думаю, однако, что это пока только клобуковая братия. Из тех, кто Алешку с измальства ханжить приохотили. Коли так, то пускай все идет, как и шло. Опасности, я чаю, пока нету… Пока нету. – повторил он. – Но не дай Бог, там в коноводах кто другой обретается: от тетушки Софьюшки из Девицы – те, кто ныне в темных углах хоронятся и свету белого не любят… Вызнать все доподлинно! Вызнать и донесть! Месяц сроку тебе даю! Копай как хочешь и где хочешь! А не вызнаешь – пеняй на себя! Ты меня знаешь. Я не посмотрю, что ты Меншиков! Уразумел? Ступай!

11

Александру Даниловичу Меншикову давно и все было понятно. Посему он уже несколько раз и порывался бежать из каютки прочь. Ибо ясно видел, что царское раздражение пока не минуло, и что в любой момент непогашенный как следует гнев может разгореться с новой силой. В такие минуты лучше от Благодетеля держаться подалее. Неровен час – распалится, да еще палку в руки возьмет… Тогда – беда.

Но давайте-ка мы переживания Александра Даниловича пока отставим…

А вот – помнит ли читатель, как Петр Алексеевич – тогда, ночью, с сожалением воскликнул про себя – дескать, ах, как хорошо все начиналось?!

Вот мы и расскажем далее, как все начиналось на самом деле, как продолжалось и закончилось. И так ли уже на самом деле все сначала было действительно хорошо. И какова была вся эта история. И не только в начале, но и, так сказать, на всем ее протяжении.

повествующая о рождении и раннем детстве царевича Алексея Петровича, о первых надеждах, которые питал по поводу сына отец и о первых расчетах, которые делали на него недруги Петра.

1

Началось все семнадцатого февраля 6198 года от Сотворения мира, или 1690 года от Рождества Христова. Был понедельник.

И начался, и шел этот день спервоначалу самым обычным образом. Не обычное началось только вечером, когда за ужином Петр не увидел Евдокию. Хотя… Что же в этом удивительного? Петр – женатый человек и понимает – что к чему: отчего живот у женушки, отчего Дуняша побледнела и подурнела, отчего у нее последнее время почти всегда кислое выражение лица, отчего она очень мало ела: только пожует чего чуточек и отставит. Так ведь всегда бывает, когда баба рожать собирается, но сами роды еще не приспели. Хотя и говорили все вокруг, и немецкие лекари тоже, что беременность молодой царицы протекает как следует и оснований для беспокойства нет, но матушка Наталья Кирилловна с сыном все равно смотрели на нее с участием и тревогою.