Елизавета Дворецкая - Княгиня Ольга. Стрела разящая

– Здоровы будьте, князья деревские и мужи нарочитые, а также все люди добрые! Это Якун, Улебов сын, Ингоря киевского брат! – Сигге, выйдя вперед, указал на гостя. – Пришел поклониться князьям и богам земли деревской.

– Будь здоров и благополучен на нашей земле, Якун Улебович, – князь Володислав приветственно наклонил голову.

– Здоровы будьте и вы, мужи деревские, – Логи-Хакон учтиво кивнул. – Прошу у вас гостеприимства, у богов ваших защиты.

Он сделал знак, и Ауки, самый молодой из его хирдманов, вынес корзину. Поочередно вынимая оттуда, Логи-Хакон возложил к подножию каждого идола по караваю хлеба и по цветочному венку, а потом указал на барана, которого купил у Свенельда и которого привели позади дружины:

– А это дар мой богам и всем людям деревским.

По знаку мужа Предслава сделала три шага навстречу гостю и протянула рог – чуть меньше того, из которого он пил при входе в гридницу Свенельда, как он мысленно отметил. Но ее взволнованный и радостный взгляд ласкал сердце: впервые со времени приезда в землю Деревскую Логи-Хакон ощутил, что кто-то здесь по-настоящему ему рад.

Назавтра Соколина явилась ко мне с утра пораньше – мы заранее сговорились идти собирать «заячью кровь» [4] «Заячья кровь» – одно из народных названий зверобоя. Применяется для окраски нитей и тканей в цвета от желто-горчичного до красновато-коричневого. ( Прим. авт .) Пасма – часть мотка пряжи. , чтобы красить пасмы, – и мы с ней обхохотались, вспоминая пир.

– Тебя муж вчера не прибил? – с порога воскликнула она, лишь убедившись, что Володислава в избе нет.

– Прибил? – Я поднялась ей навстречу.

– Этот так на тебя таращился, я уж думала, влюбился!

– Кто – этот? Ты про Хакона? – сообразила я. – Очнись! Он мой родной дядя, брат моей матери! У них на севере это называется «модурбродир».

Я засмеялась, вспоминая свое давешнее бегство, и Соколина тоже засмеялась – как-то лихорадочно, хотя тем днем могла бы гордиться. Не то что я, трусиха!

– А кто не знает, что он твой дядя, так точно бы подумал: все, втрескался мужик, хочет жену у князя молодого умыкнуть!

– Да ну тебя! – махнула я рукой, но, кажется, покраснела слегка.

Еще вчера, когда я подносила Хакону рог в святилище, он взял его и шепнул, так чтобы никто больше не слышал:

– Ты и есть моя племянница Предслава? Не может быть.

– Почему не может? – шепнула я в ответ, сама дивясь, с какой легкостью вступаю в тайную беседу с тем, от кого на днях убегала, будто от злого волка. – Я не похожа на мать, это правда…

– Я совсем не помню Мальфрид. Но ты ведь моложе меня совсем не намного. И у тебя есть дети, а я… – Логи-Хакон засмеялся, – я еще слишком молод, чтобы зваться дедом! Нет, лучше будь моей сестрой.

Долго разговаривать мы не могли: он вернул мне рог, а Маломир с двумя старейшинами-жрецами принялся резать барана. Я отошла назад к Володиславу и детям, с бьющимся сердцем и пылающим лицом. Мне так давно не случалось видеть родичей, к тому же незнакомых! А Хакон был бы братом на зависть всем на свете: даже в святилище перед ликами богов он, в своем красной кафтане – уже другом! – не потерялся и выглядел вполне достойным их собратом.

Пока баран варился на дворе, Хакона проводили в обчину и усадили. Я видела, как он оглядывался, и нетрудно было понять, о чем он думает. Только мы – я да муж с Маломиром – были одеты в греческое платье. Хорошо еще, Хакон не знает, что все это – из моего приданого, ведь всех прежних богатств деревские князья лишились, когда проиграли Свенельду последнюю войну. Серебряные пуговки-обереги на груди их кафтанов – подарки моего отца из Моравии, как и наши с Соколиной украшения.

Меня обручили маленькой девочкой, и прямо с тех пор моя мать стала собирать для меня приданое. Я потом не раз помянула ее труды добрым словом. На свадьбе я каждому из новых родичей поднесла по греческому платью – мужчинам, женщинам, девам. Хорошо, что их было не так много: с тех пор как полянами стали править русы, войны с ними складывались для древлян неудачно и выкосили три-четыре предыдущих поколения. Их старинным соперникам – полянским князьям – повезло еще меньше, от них вовсе ничего не осталось. Почти. Трудно поверить, но последние капли крови Киевичей текут во мне и моих детях. Олег Вещий был женат на Браниславе, девушке из их рода. У них была дочь Венцеслава, отданная замуж за Предслава из Моравы, моего деда по отцу. Моя тетка Ростислава вышла за человека знатного, но не княжеского рода, и теперь я и мои дети – единственные, кто совмещает в себе кровь и наследственные права ильменских потомков Боезуба, полянских Киевичей, русских Олеговичей, моравских Моймировичей и заодно деревских Дулебовичей. И если я думаю об этом, то мне кажется, что моих детей заставили сидеть на мешке, где внутрь засунут волк, медведь, тур и рысь. Будь моя воля, я бы не выбрала им такое наследство!

Не считая моего сына Добрыни, в семье было двое мужчин: Маломир и Володислав. При них жила вдова Володиславова старшего брата – Светозара. Была еще одна вдовая невестка, Краснорада, но она умерла три года назад. После той последней войны все их нарядные платья и большая часть украшений ушла в качестве дани моему отцу, и если бы я на своей свадьбе не подарила им по греческому платью и по шелковому повою, они ходили бы как все простые женщины, во льне и шерсти своей же работы. Но разве они меня полюбили за это? Напротив, возненавидели «русское отродье» еще сильнее. Однако меня с детства приучили к мысли, что едва ли будет по-иному, и ничего другого я и не ждала.

Прочие наши люди, даже самые родовитые, одеты были в простой лен и шерсть, окрашенных в цвета и оттенки, которые можно получить из лесных трав и деревьев: зеленоватые, коричневатые, желтые. На старшем столе стояла расписная посуда, на прочих – большей частью самолепная. Яркие одежды Свенельдовых людей бросались в глаза даже в полутьме, и чужой человек, пожалуй, мог бы на первый взгляд и ошибиться, не поняв, кто же здесь, собственно, князь и его семейство?

Когда пришли женщины, явилась и Соколина: тоже в греческом платье из золотистого шелка с темно-красной отделкой, а на шелкотканой тесьме очелья покачивались подвески из серебра с длинными цепочками и бусинками. Шелк прошлой осенью привез ее сводный брат Лют, когда в первый раз воротился из Царьграда, а подвески я ей подарила, из того, что отец присылал когда-то мне. И уж Хакон заметил: смотрел на нее, как на птицу ирийскую. Она хранила надменный вид, но тоже порой поглядывала на него из-под ресниц. Дивиться нечему: на кого же нам всем было смотреть, как не на гостя – нового человека, да еще такого знатного и яркого? Но будь на его месте кто другой, Соколина глядела бы открыто, с обычной своей смелой улыбкой во весь рот. Если Логи-Хакон не успел чем-нибудь ее обидеть, пока был у Свенельда, то значит…