Алекс Монт - Пропажа государственной важности. Исторический детектив

Высматривавший глазами Стекля и не нашедший его в покидавшей раут толпе Горчаков поманил Гумберта и спросил того о посланнике. Князь решил немедля вручить Стеклю контрассигнованный им договор и подписанный текст конвенции.

– Он уж давно уехал из министерства, – отрешенно разведя большими, принадлежащими, скорее, кузнецу, нежели дипломату, руками, сообщил он вице-канцлеру.

– В таком разе уведомите его поутру курьером, что б непременно заехал за доставленным из дворца пакетом.

– Отчего курьером, ваше высокопревосходительство? Делопроизводителя Азиатского департамента Палицына задержала неотложная работа. Он живет неподалеку от квартиры, где остановился посланник. Его и отошлю с запиской к Эдуарду Андреевичу. А может, – задумался на мгновение Гумберт, – отдать Палицыну означенный пакет прямо в руки и отправить его к Стеклю? Не хуже фельдъегеря доставит. Он человек семейный, надежный и трезвый. Аттестации имеет наипревосходнейшие.

– Вы в своем уме?! Пакет государя содержит бумаги первостатейной важности! Кроме того, у меня возникли новые предположения, кои я желал бы обсудить с посланником. Впрочем, сейчас не время об этом толковать! – в возмущении, сведя брови, холодно процедил Горчаков, с ходу отвергнув идею Гумберта. – Довольно будет, коли месье Палицын не сочтет за труд и доставит ему наше письмо, как освободится. Надеюсь, к девяти часам он управится?

– Управится, будьте покойны. Я уж справлялся у него. Подоспели новые прожекты от директора Азиатского департамента Стремоухова, касаемые временных правил нашего совместного с Японией владения островом Сахалин, согласно заключенному в марте соглашению. К тому же, как явствует из его поясняющей записки, их юный император что-то затевает, – он перешел на доверительно вкрадчивый тон, в очередной раз безропотно проглотив гневную вспышку патрона, на кои тот не скупился в минуты раздражения.

Держась с остальными сотрудниками МИДа исключительно корректно и ровно, Горчаков позволял в отношении тайного советника менторский тон и несвойственную для себя резкость. Такова была плата за близость к его особе, однако со временем она стала тяготить самого плательщика.

– Любопытно, что может затевать микадо, когда вся полнота власти у сегуна. И что является причиной столь странных суждений Стремоухова? – рассеянно протянул вице-канцлер, едва сдерживая зевоту. – На июнь намечен обмен ратификациями, – прикрывая ладонью рот, перешел на куда более близкие ему темы князь, – а Стеклю еще предстоит доплыть до Вашингтона. Посему, отправляйте вашего Палицына с Богом. Может воспользоваться моим экипажем по такому случаю. Было бы недурно, ежели б посланник в нем сюда и последовал. Однако ж сие не в нашей власти, – с сожалением вымолвил он, подходя к кабинету.

Дипломатический корпус и прочие чиновные гости к той минуте покинули министерство, а оставшихся князь поручил заботам госпожи Акинфиевой.

– И вызовите, голубчик, столяра. Пусть, наконец, починит замки от кабинета, а то он не запирается, – указал на приоткрывшуюся от сквозняка дверь Горчаков, – и я принужден держать в столе секретные бумаги, – посетовал вице-канцлер, пропуская перед собой Гумберта.

– Заказанный мной несгораемый потайной шкап конструкции братьев Чабб должен вскорости прибыть из Британии.

– Превосходные вести, Андрей Федорович, однако ж не забудьте про столяра. Да, хотел вас спросить, – слегка помявшись и раздумывая, натужно вымолвил князь, – отчего у того чиновника, что был привезен к нам Валуевым, столь странная, не то обрезанная, не то придуманная, вроде как сочиненная, фамилия?

– Она и есть обрезанная, Александр Михайлович, – просиял Гумберт, обрадованный, что не зря навел справки о Чарове, едва услышав хвалебную аттестацию его персоны Шуваловым. – Месье Чаров – незаконный сын покойного генерала Овчарова. Того самого героя двенадцатого года, чьи услуги Отечеству высоко оценил незабвенной памяти государь Александр Павлович. Да и почивший в бозе светлейший князь Чернышев, превосходно знавший его, всегда характеризовал генерала с наилучшей стороны. После гибели единственного законного сына в Севастополе, старик Овчаров, чье здоровье совсем расстроилось, просил Чернышева, также по тому времени весьма болезного, похлопотать перед императором в деле передачи сыну своего имени и прав на имение. Права на имение наследник получил, в дворянском сословии также был, по монаршей милости, оставлен, а вот прошение о присвоении отчего имени покойный государь, известный строгостями в подобных вопросах, отклонил.

– Ах, вот оно что! Я, кажется, припоминаю эту историю, – с воодушевлением воскликнул в одночасье повеселевший Горчаков. Известие, что Чаров хоть и бастард, но бастард свой, дворянский, а не безродный космополит-разночинец или, того хуже, выкрест из местечка, оказало благотворное воздействие на давно пережившего свой век Горчакова, и он отослал Гумберта с самыми нежными напутствиями. – Утром можете поспать, вам нет нужды приходить рано. А записку для Стекля передайте сей же час тому сотруднику, – бросил на прощание вице-канцлер.

Удостоверившись, что ящики письменного стола заперты, князь отправился спать.

Напитанный впечатлениями вечера Чаров возвращался к себе в радужном расположении духа. Однако по мере того, как нанятый экипаж приближал его к дому графа Сумарокова по 7-й линии Васильевского острова, где он занимал порядочную квартиру в три комнаты со слугой и кухней, градус настроения молодого человека неуклонно падал. Поручение графа Шувалова, мало совместное с дворянской честью, смущало его…

Распутывая дело распространителей фальшивых ломбардных билетов в бытность своей службы следователем при Канцелярии обер-полицмейстера, Сергей сошелся со студентами Императорской академии художеств, облюбовавших близлежащий трактир «Золотой якорь 13 13 Состоявшее из 3-х этажей заведение было чрезвычайно популярным в среде творческой интеллигенции, студентов и матросов иностранных судов, стоявших возле Николаевской набережной. Над трактиром располагался ресторан, а в полуподвальном помещении пивнушка для простого люда. », который и он сам частенько посещал. Сближению с художниками (кое-кто из них действительно сотрудничал с фальсификаторами билетов, как вскорости установил Чаров) пособило соседство скульптора Антакольского, жившего в том же доме и учившегося в академии. Имея склонности к живописи и войдя в крайне стесненное положение многообещающего таланта, Чаров стал брать у того уроки, и спустя пару недель молодые люди сдружились. Через Антакольского он познакомился с Репиным и другими студентами академии.