Евгений Волков - Азарт

Это уже близко было к оскорблению, вызванному очевидной завистью, Бельский побледнел от гнева. Будучи по матери потомком присягнувшего Борису Годунову татарского мурзы, Алексей обладал взрывным темпераментом, и лишь воспитанная в кадетском корпусе сила воли удержала его сейчас от хлёсткого ответа. Между тем профессор, понимая, что сказал лишнего, перевёл разговор на другую тему.

– У вас ко мне дело? – поинтересовался он притворно-вежливо.

Бельский ответил:

– Да, Викентий Антонович, я подготовил материалы для защиты докторской диссертации и хочу попросить вас ознакомиться с ними и высказать свои замечания.

– Что же это за материалы, позвольте спросить?

– Это результаты, полученные мною в период летних археологических экспедиций за последние три года, проанализированные и обобщённые.

– Но я как раз хотел предложить вам использовать их в качестве основы для монографии, которая сделает нас соавторами. Предисловие и выводы за мной, основная часть – ваша, на титульном листе будут две фамилии – Каменский и Бельский. Что скажете, коллега?

Профессор с насмешкой поглядел на ученика, не сомневаясь в его согласии. Ещё бы, вчерашнему студенту встать в один ряд с маститым учёным! Но он ошибся.

– Простите, но материалы нужны мне для диссертации, – негромко произнёс Бельский.

– Торопитесь отправить старика на покой и занять моё место? – с нескрываемой злостью скорее не спросил, а констатировал Каменский, – да уж, пригрел я змею на груди!

– Скорее вы хотите воспользоваться чужим! – забывая о последствиях воскликнул его оппонент.

Профессор побагровел и начал говорить всё громче, срываясь на крик, брызжа слюной:

– Да как вы смеете, недоучка, сопляк, обвинять в воровстве своего благодетеля! Я уважаем и ректором, и попечителем, и Советом, а вы всего лишь наглый выскочка с потугами на оригинальность! Вот отсюда немедленно, забудьте навсегда обо мне как о своём научном руководителе!

Бельский резко повернулся и вышел, осознав мгновенно необратимость случившегося. Потом медленно шагал по длинному коридору, пытаясь найти достойный выход из сложившегося положения. Зря ведь пошёл на конфликт, принялся выяснять отношения, критиковать надменного старика, словно это могло что-то изменить. И вот все планы разом рухнули. И что же теперь делать, позвольте спросить?

И тут к нему приблизился невысокий черноволосый студент второго курса, попросивший почтительно уделить ему пару минут.

– Я слушаю вас, Неклюдов, – сухо произнёс Алексей Васильевич, – но прошу быть кратким – у меня сегодня полно дел.

– Я, собственно, выполняю просьбу Дмитрия Девятина, – робко проговорил юноша.

Девятин отличался большой любовью к античной истории, отлично учился и был у Бельского на хорошем счету.

– А что с Митей, я что-то давно не видел его? – поинтересовался он.

– Девятин тяжело болен, Алексей Васильевич и просил вас посетить его как можно скорее.

Бельскому стало стыдно своего официального тона.

– Хорошо, но где он проживает?

– В одном старом барском доме на Большой Бронной улице, я могу проводить вас.

– Тогда едем сейчас же, – без колебаний согласился Бельский.

На извозчике от Моховой до «Латинского квартала» Москвы между двумя Бронными и Палашевским переулком добрались быстро. Ветер стих, небо заволокло серыми мрачными тучами и повалил густой снег. Неказистые деревянные жилые здания, немощёные дороги и тротуары в самом центре города выглядели жалко и убого, обитающие здесь студенты одевались кто во что горазд – потёртые пальто на «рыбьем меху», стоптанные сапоги и валенки, не греющие в мороз фуражки и романтичные шляпы с широкими полями.

В маленькой комнатке стояли впритык четыре кровати, расшатанный стол и один единственный табурет, на стене висела полка с учебниками. На одной из кроватей лежал измождённый Девятин, длинноволосый и очень худой юноша, с бледным лицом, на котором выделялись сверкающие болезненным блеском тёмные глаза.

– Спасибо, что пришли, Алексей Васильевич, – радостно обратился он к Бельскому, – мне очень важно было повидаться с вами.

Видно было, что бедняга действительно сильно занемог. На столе лежали круглая палочка цикория, наиболее дешёвого заменителя чая и кофе, несколько сухарей и кусочек колбасы, а также стояла початая банка с малиновым вареньем. Бельский сел на табурет, спросил с сочувствием:

– Как вы лечитесь, Митя, вызывали ли врача?

Девятин закашлялся, потом вытер грязным платком рот и ответил с горькой усмешкой:

– У меня чахотка в начальной стадии, господин Бельский, вчера заходил знакомый студент-медик и сказал, что дела плохи. Нужно пить кумыс, хорошо питаться, сменить климат. Но для меня все такие советы бесполезны, зря я уехал в Москву из родной Керчи, да что уж теперь…

Доцент промолчал в ответ, понимая, что ничем помочь не сможет. Девятин, похоже, и не ожидал никакой помощи и пригласил Бельского по совсем другой причине, о которой и сообщил после небольшой паузы:

– Знаете, Алексей Васильевич, я так мечтал, что присоединюсь когда-нибудь к вашим раскопкам на горе Митридат, но, боюсь, это теперь невозможно. Прошедшим летом я приобрёл дома у одного старика древнюю монету, прошу вас принять её в память обо мне.

И протянул Бельскому серебряную тетрадрахму с изображением царя Митридата Евпатора. Алексей Васильевич поначалу хотел отказаться подарка, но потом увидел в глазах Дмитрия искреннюю просьбу и взял артефакт. Они поговорили ещё немного и Девятин снова начал кашлять, долго и тяжело. Пожелав больному выздоровления, в которое верилось с трудом, Бельский торопливо попрощался и предложил Неклюдову проводить его до выхода.

В коридоре Алексей Васильевич достал бумажник, вручил студенту пять рублёвых казначейских билетов, сказал коротко:

– Вот что, Неклюдов, купите ему хлеба, колбасы, молока, сыра и масла. И найдите опытного доктора, может быть что-то ещё можно сделать…

Не дослушав слов благодарности, Бельский быстро покинул унылое обиталище приезжих студентов. На душе было в эти минуты тоскливо и пусто, Алексей Васильевич переживал и об обречённом Девятине, и о крушении собственных планов. Каменский, вне всякого сомнения, никогда не простит ему сегодняшнего обвинения. А это значит, что никаких шансов защитить диссертацию в Московском университете нет, да, пожалуй, что и в любом другом, ведь у профессора повсюду именитые знакомые, которые безусловно будут им предупреждены о наглом и коварном соискателе учёной степени. Что же остаётся – искать место учителя истории в Москве или должность начинающего чиновника в Петербурге, бороться за скучную и не слишком хорошо оплачиваемую работу? Или всё же рискнуть и попробовать свои силы в университетах Казани, Харькова или Варшавы, надеясь на то, что Викентий Антонович не всесилен и не способен поставить ему повсюду запретный брандмауэр?