Павел Долохов - Снег в Техасе

Через час мокрый Гольденбург с подбитым глазом появился в посольстве на рю де Гренель:

– Я стал жертвой подлой провокации со стороны троцкистов, маскирующихся под поэтов-сюрреалистов!

На следующий день газета «Юманите» напечатала заявление:

«Мы, советские писатели, делегаты Всемирного антифашистского конгресса в защиту культуры, требуем отстранения от участия в конгрессе так называемых сюрреалистов. В противном случае советская делегация отказывается от всякого сотрудничества…»

А еще через день газеты сообщили о самоубийстве поэта Рене Кревеля, единственного гомосексуалиста из компании сюрреалистов. Его нашли мертвым в комнате, наполненной газом. На столе лежала записка: «Мне надоело жить в этом отвратительном мире».

Антифашистский конгресс открылся, как и планировалось, 26 июня 1935 года. Зал «Плейель» был переполнен. Одних журналистов было не менее ста: ждали крупного скандала. Горький не приехал. Вместо него в президиуме появились Леня Пустырник, одесский писатель Бабель и неизбежный Гольденбург. Леня Пустырник явно нервничал: ежеминутно вытирал с выпуклого лба пот, пил стакан за стаканом воду из графина.

Конгресс открыл Анри Барбюс. Он был уже очень стар, передвигался с трудом, его речь была путаной и невнятной. Тем не менее ему устроили бурную овацию. Затем выступил Гольденбург. Говорил он, как всегда, складно, пытался подражать профессиональным французским краснобаям. Бабель построил свою речь на одесских анекдотах, нарочито утрируя свой еврейский акцент. «Почти как Леон Блюм!» – громко сказал кто-то в ложе для прессы – еврейское происхождение тогдашнего французского премьера было темой нескончаемых шуток.

После минутной паузы на трибуну вышел Мальро. Он говорил о зверствах японцев в Китае, о процессе Димитрова, о «хрустальных ночах» в Берлине. Забудем разногласия, объединим наши усилия, остановим «коричневую чуму»! Ему долго хлопали. Гольденбург облегченно вздохнул: думал, что самое страшное позади. Но не тут-то было!

Мальро подождал, пока смолкнут аплодисменты, и вытащил из кармана листок бумаги:

– Мой друг, собрат Андре Бретон по ряду причин не смог быть среди нас. Он просил меня огласить вот это: «Честный писатель-антифашист не может спать спокойно, пока в мире остается хотя бы один узник совести! Мы вырвали Георгия Димитрова из лап Гитлера. Сделаем все, что в наших силах, чтобы раскрылись двери сталинских тюрем и чтобы вышел на свободу наш друг, писатель Серж Викто́р! Его единственное преступление состояло в том, что он имел смелость думать, говорить и писать так, как он считал нужным, о стране, которая стремительно погружается в мрак произвола. Свободу Сержу Викто́ру!»

Его слова потонули в свисте и аплодисментах. Гольденбург попытался что-то сказать, дать отпор, но его не было слышно. Когда шум стих, на трибуне появился Леня Пустырник. Он говорил, точнее мычал по-немецки, и его слов, по счастью, почти никто не понял. А говорил Леня про свободу творчества. Мы, поэты, – особая порода людей. Нас нельзя строить в шеренги… На этом первое заседание антифашистского конгресса и завершилось.

В начале следующего заседания на трибуну взошел невысокий человек в черном костюме.

– Позвольте представиться, – сказал он на хорошем французском языке, – Кузнецов, культурный атташе советского полпредства. На вчерашнем заседании в излишне эмоциональной форме был поднят вопрос о писателе Серже Викто́ре. Полпредство навело справки. Серж Викто́р жив и здоров; он никогда не подвергался ни арестам, ни преследованиям. Во время пребывания в СССР он высказал пожелание ознакомиться с жизнью героических советских рабочих – строителей Беломорско-Балтийского канала. По личному распоряжению народного комиссара внутренних дел, товарища Ягоды, его пожелание было удовлетворено. В настоящий момент Серж Викто́р завершил свою творческую миссию и находится на пути в Париж. Завтра вы сможете встретить его на Восточном вокзале.

На следующий день рано утром Григорий и Рената стояли на перроне Восточного вокзала. Рената держала в руках букетик гвоздик. Было не по-летнему сумрачно, моросил мелкий дождь. Берлинский поезд пришел точно по расписанию. Григорий и Рената терпеливо ждали, пока к перрону подтянется последний, непомерно высокий вагон с табличкой «Москва – Париж». Дверь вагона открылась, и по лесенке спустился единственный пассажир. На нем был непонятного покроя серый плащ, в руках – старенький чемоданчик. Увидев Ренату, побежал к ней, припадая на левую ногу.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Льезон, связывание ( фр. Liaison – связь, соединение) – во французском языке произношение непроизносимой согласной буквы на конце слова, когда следующее слово начинается с гласной буквы.

Тант ( фр. Tante) – тетя.

«Сочинения Мольера» (фр.) .

Меня зовут Вадим, я русский! (фр.)

Гарсон, кружку! (фр.)

Я грезила о чужестранце,/Сердце мое разбито,/Истерзано сигаретами, алкоголем и тоской./Каждый вечер голова у меня кружилась./Воспоминания о нем…/ Но говорят, возле порта/ Выловили тело какого-то моряка…/ Его любовь не нашла ответа,/И только море, как колыбель, убаюкало его… (фр.)

Жена моя капризноасбестовоягодична /Жена лебяжьекрылозада/ Жена весеннежопа /Жена гладиолусо- Дальнозолотороссыпе-/ Мореводорослево- староконфетно-/И зеркальнопися /… И саванноока (пер. Е. Кассировой) .