Владимир Бахмутов - Жизнь и судьба Семёна Дежнева

Сохранившиеся документы свидетельствуют, что Хабаров был арестован прибывшим на Амур государевым посланником и доставлен в Москву для проведения следствия по его «деятельности» на Амуре. По завершению следствия решением Боярской думы ему было запрещено возвращение на Амур с взысканием с него долга казне в сумме более пяти тысяч рублей. К слову сказать, госудая в это время в Москве не было, – он был в походе.

Все эти «ляпсусы» превращают статью Щукина, претендующую на историческое обозрение, в непрофессиональный и безответственный опус краеведа – любителя.

Надо сказать, что уже в то время мнения о деятельности Хабарова на Амуре в публикациях различных авторов были неоднозначны. В конце 30‑х годов Х 1Х столетия вышел в свет капитальный труд сибирского историка П. А. Словцова «Историческое обозрение Сибири». По мнению современников после трудов Миллера и Фишера «Историческое обозрение» Словцова, основанное на архивных данных, являлось наиболее крупным и полным сочинением о Сибири. В этом труде автор резко отрицательно характеризует Хабарова и результаты его экспедиции на Амур.

«Этот необыкновенный посадский, – писал П. А. Словцов, необдуманными обещаниями увлекший легкомысленного воеводу, по сие время не усчитан в уронах, в бедствиях, какие он нанес краю, всей Сибири и даже государству. Только что начал восточный край гнездиться в заселении и домоводстве, пришелец уводит с Лены на Амур в два приема до 250 человек и, отняв столько рук, подрывает промышленность вместе с деревенским обзаводством. Отряды казаков, на вспоможение туда посланных, уменьшают силу сибирских острогов, в непрерывной борьбе и не всегда успешно ограждающих свои окрестности; а во что оценить побеги жителей и казаков, разграбивших свои и чужие селения, казенный провиант, порох, свинец? Во что оценить ниспровержение собственности, благочиния и даже святыни образов, серебром обложенных, где не было ничего неприкосновенного, ничего святого?

Если предположить, по меньшей мере, что 1500 чел. в течение десяти лет ушли на Амур и там изгибли, каких сил и какого поколения лишился край пустынный? Заменит ли ясак Хабарова одну пагубу, какую служба потерпела от голодовки, от бесчинств неподчиненности, от пренебрежения к властям и от подобных самовольств, не так скоро исправляемых в отдаленности? Во что поставить озлобление и отчуждение миролюбивых племен, по Амуру особняком живших и против воли вынужденных прибегнуть к покровительству маньчжуров? Не сами ли мы сделали соседей врагами себе в таком числе, в каком умножили подданных Китая?

Если правительство ласкалось приобретением Амура, то видим ли какой – либо план в безместных шатаниях Хабарова по водам? На зиму укрепляют место, весною бросают его на разорение прибрежных жителей; где же опора, где пребывание власти? Если и Степанов расточал силу и время на подвиги грабительства, то все надобно винить Хабарова, который в пользу свою имел и всеобщий переполох по Амуру и благоприятное время для утверждения главного места в любом из оставленных городков. Не только в 10, но и в 5 лет можно было обезопасить себя и дружбою соседей, и хлебопашеством, и военным ограждением. Но, к несчастью, при всеобщей неурядице господствовал один лишь дух ясака и грабежа».

Любой образованный человек в России, интересовавшийся историей Сибири, знал этот труд. Без сомнения, знал его и генерал – губернатор Восточной Сибири Н. Н. Муравьев. Причем не только знал, но, по всей вероятности, считал Словцова провидцем, в некотором смысле духовным отцом своих начинаний на Амуре. Ведь Петр Андреевич при изложении в своей книге событий, предшествовавших заключению неравноправного Нерчинского русско – китайского договора, писал: «Права на берега Амура были равны у нас и у них (маньчжуров), но не равны силы», а главу о событиях на Амуре завершил пророческими словами: «Если судьбами времен предопределено Албазину когда – либо воскреснуть, то ореол его воспарит из пепла, как феникс, не с луком и стрелою, но с грозным штыком и огнедышащею пушкою…». Ведь именно так и произошло.

Другой авторитетный русский историк XIX столетия – Иван Забелин, изучивший подлинные документы – «отписки» Хабарова, назвал его единственным в своем роде «законченным конкистадором». «Властолюбие, жестокость, стремление к личному обогащению, – писал он, – таков истинный характер Хабарова.

Казалось бы, приговор истории вынесен, имя Хабарова предано забвению. Но произошло невероятное, – через четверть века о Хабарове вновь заговорили. Это произошло в период освоения русскими людьми Амура после подписания Айгунского договора и связано с появлением на Амуре селения Хабарово. Историки в один голос заявляют, что это название генерал – губернатор дал селению в честь «замечательного первопроходца Ерофея Павловича Хабарова, присоединившего Приамурье к России». Так ли это? Ведь такая трактовка не подтверждается ни свидетельствами самого Муравьева и его сподвижников, ни историческими документами амурского похода Ерофея Хабарова.

Как же так случилось, что столь громкой славой мы овеяли имя человека, её не заслужившего? Более того, – принесшего массу проблем своей стране, в значительной степени заслонившего собой действительных героев первых попыток русского освоения Амура?

Что было известно Муравьеву о Хабарове и его действиях на Амуре? Вероятно, лишь то, о чем писал в своей книге П. А. Словцов, было опубликовано в 1840‑е годы в журнале «Сын Отечества», а затем в IV томе «Актов Исторических» и в III томе «Дополнений к Актам Историческим». Муравьеву было известно, что Хабаров, разорив Даурскую землю, зимовал в Ачанском городке, где отбил атаку аборигенов и маньчжурского отряда из Нангуты, после чего вновь вернулся к устью Зеи, где намеревался поставить острог, но вынужден был отказаться от этой затеи из – за раскола в отряде. Вот и все. Правда, как мы знаем теперь, Хабаров после этого устремился в погоню за бунтовщиками. Но он не писал об этом в своих отписках, а изветная челобитная казаков – «бунтовщиков», в которой называется место, где состоялась их встреча, стала достоянием историков лишь в самом конце Х 1Х столетия. Так что Муравьев и его сподвижники понятия не имели, насколько далеко вниз по Амуру прошел Хабаров.

Если Василий Поярков прошел всю Зею, Средний и Нижний Амур до самого устья, если Бекетов пройдя Шилку и Верхний Амур, потом вместе со Степановым зашли в Уссури, прошлись по ее притокам, приводя в русское подданство окрестных жителей и оставляя записи в ясачных книгах; спустились с той же целью в самые низовья Амура, то в «активе» Хабарова было лишь знакомство с верхним и средним Амуром, да разорение даурской земли.