Людмила Палатова - В начале пути

– Настенька, посмотри, кишка уже согрелась? Можно опускать? – Оперируется ущемленная грыжа.

– Ну, чё! Сами уже скоро врачи!

– Настенька, посмотри!

– Опускай! Страстется! − больше никаких указаний не надо. Всё будет в порядке. На всю жизнь Аня сохранила благодарность к сестрам и никогда не считала их помощниками, а только равноправными участниками процесса.

И тут Аня сделала ещё одно открытие. Она обратила внимание на голубую жидкость в ампулах, которую капали в вену в особенно сложных случаях. На её вопрос об этом веществе Андрей Львович ответил:

– Это противошоковая жидкость Филатова. Она содержит в оригинальном составе 5%-ный спирт наряду с солями, а цвет – от метиленового синего. Шеф заказывает её в нашей больничной аптеке с 10%-ным спиртом, за счет чего потенцируется, как он считает, действие местной анестезии. Кстати, если увидишь, что больной после операции мочится зеленой жидкостью, не пугайся. Это от метиленовой синьки.

И тут Аня вспомнила, как несколько дней назад немолодая ассистент из другой клиники несла стеклянную утку с зеленого цвета мочой, прижимая её к груди. На лице её был неподдельный ужас, и она обращалась к сестрам с вопросом, что это случилось с её родственником, что он начал мочиться зеленью. А ведь она и сама бы испугалась, если бы увидела подобное у своего больного. Хорошо, учтем на будущее.

Довольно быстро шеф кафедры начал приглядываться к студентам в расчете на отбор желающих заняться наукой. Аня показалась ему подходящим кандидатом. Он сам занимался нейрохирургией и предложил ей экспериментальную тему. Аня взялась за опыты на собаках, что закончилось потом диссертацией, и чего она не могла простить себе всю жизнь. Но ослушаться в силу воспитания не посмела.

Во время эксперимента понадобился электростимулятор с определенными параметрами. Шеф подвел её к палате, где среди прочих вполне демократично расположился курчавый мужчина лет около 50. Он сидел по-турецки, приветливо поздоровался и немедленно принялся за прибор. Через 15 минут все было готово. Аня поблагодарила, подумав, что это был кто-нибудь из электриков. Через пару дней выяснилось, что это один из (можно бы сказать – известных, но оказался засекреченным) физиков-атомщиков. Он занимался оружием массового поражения. Пришлось побывать в местах весьма отдаленных. Ему очень хотелось вернуться на постоянную работу в Питер, в институт Иоффе. Это можно было сделать только через пребывание в провинциальном университете. Он выбрал Пермь. На кафедре физики работал зять шефа. Профессора познакомились. Шеф был совершенно очарован. Он с восторгом рассказывал, как физик первый раз пришел на кафедру, которой ему предстояло заведовать. Было рано. Дверь была заперта. Нимало не смутившись, он заложил в рот четыре пальца. Раздался разбойничий свист. Сбежались со всех сторон уже пришедшие на работу, среди них и лаборантка с ключами. Дверь открыли, а народ познакомился с новым профессором.

Надо сказать, что физик был личностью не простой. В раннем детстве его оперировали, но документов никаких не осталось. Он рано остался круглым сиротой. Его пыталась воспитывать тетка, но он от неё сбежал. В школе толком не учился, беспризорничал. За ум взялся в юношеском возрасте и поступил лаборантом в институт, которым руководил А.Ф. Иоффе. Там он тоже начинал учиться в университете, но курсе на третьем соскучился и решил заняться диссертацией. К жизни у него был вообще научный подход. Как-то он решил съездить в отпуск на юг. Подсчитал свои ресурсы и в точности выдержал расклад: человеку надо в день 200г углеводов, не менее 50 г белка, витамины. Без жиров какое-то время можно обойтись, в крайнем случае, немного растительного масла. Из этого принципа он составил меню на день: хлеб (в столовой можно брать с тарелки, сколько хочешь), одно яйцо и 50 г зеленого лука (этот покупают на рынке, можно поторговаться). На таком рационе он выдержал около месяца, даже купался в море. Ребята, которые через короткое время висели на нем гроздьями, смеялись, но он, если и приврал, то слегка. Между делом были починены все приборы, рассказана масса интереснейших гипотез и из физики, и из других областей, объяснено, почему лопается мыльный пузырь и какое это имеет значение в производстве автомобильных шин. От шефа узнали, что за кандидатской диссертацией последовала докторская, но когда его представили в член-коры, выяснилось, что документов об окончании школы и университета нет. На этом все и остановилось. Тем временем выяснилось, что физик всю жизнь страдал приступами кишечной непроходимости. Его обследовали аж в «кремлевке», но так и не разобрались. Шеф вместе с начальницей кафедры рентгенологии докопались до диагноза. Его взяли на операцию, где подтвердилось, что в детстве был наложен анастомоз над врожденной стриктурой толстой кишки. Над анастомозом сформировался большой каловый камень, который временами перекрывал пассаж. Патология была ликвидирована. Всё обошлось без осложнений. Перед своей операцией физик ходил в операционную и восхищался.

– Ребята! Физика – это ерунда! Вот острый аппендицит – это да! Я спрашиваю хирурга: «А как же кишки, которые у вас в руках?». А он мне отвечает: «А они сами там разберутся!». И быстренько, раз-раз, засовывает их обратно.

Это он предварительно изучал, что его ждет. К выписке из больницы университет дал ему 4-комнатную квартиру в новом Доме научных работников. Он немедленно позвал всю молодежную хирургическую компанию к себе в гости. За неимением мебели сидели на полу, что-то пили и ели. Было как всегда интересно. Но к концу ребята притихли, почувствовав, что это в последний раз. К нему приехала жена, осмотрелась и местопребывание не одобрила. Вскоре физик отбыл в Питер, оставив о себе добрую память и работающие приборы.

Во время освоения хирургической техники Аня по расписанию работала в травматологическом отделении. Этот год отличался необыкновенно большим количеством детей с косолапостью.

Раньше с этой аномалией в клинику поступали в подростковом возрасте и старше. Им делали клиновидные резекции костей стопы. Результаты были так себе. Субординаторам пришлось осваивать новую для клиники операцию на сухожильно-связочном аппарате по Зацепину. Эту операцию выполняли чуть ли не у годовалых пациентов. Операция была изящной и не такой травматичной, как клиновидная резекция. Больных было много, и половина отделения ковыляла в коридоре. В свой последний на Урале год на кафедре работал доцент, но уже защитивший докторскую, Михаил Сергеевич Знаменский. Это был замечательный хирург во многих областях специальности, очень образованный и интеллигентный врач. Судя по фамилии, он был из семьи священников. Позднее Аня узнала, что он староста в единственной действующей в городе кладбищенской церкви. Он постоянно что-то цитировал по-французски и, глядя на ошарашенные физиономии слушателей, немедленно переводил. Старшим было понятно, что абсолютное незнание иностранных языков у населения – задача государственная. Научи их, так они, ведь, и чужую газету при железном-то занавесе прочесть смогут и поймут, что несчастные угнетенные трудящиеся на загнивающем Западе не так уж и несчастны. А мировая революция тогда зачем? Многие остепененные преподаватели учились в классических гимназиях, где изучали четыре языка, они и читали зарубежные журналы. Шеф, постоянно бывая в институтской библиотеке, приносил оттуда «их» журналы, протягивая Ане, говорил, какую статью следует прочесть. Видя тоску в её глазах, махал рукой. Пришлось брать словари и садиться за перевод. Впрочем, к концу года она уже с трудом, но справлялась. Так и привыкла постепенно читать на английском специальную литературу.