Василий Рязанов - Жизнь и война генерала Василия Рязанова. Книга 3

Взаимодействие штурмовиков с истребителями, еще в 42-м в МАГ Рязанов много над этим работал, затем плодотворно сотрудничал с Подгорным, Утиным, еще раньше с В. Сталиным, с бомбардировщиками – он сотрудничал и дружил с Полбиным, с танками, он много работал с Ротмистровым, Рыбалко, Лелюшенко, Катуковым, они были очень довольны совместной работой, с артиллеристами, с конницей, с пехотинцами. Жадов, Рыбалко и другие командиры очень хвалили работу Рязанова и его летчиков. Конев уже после войны в своих мемуарах подтверждал такие положительные отзывы.

Тактика и оперативное искусство действий штурмовиков Ил-2, их боевое применение, снабжение, воспитание и обучение пилотов штурмовиков, активное применение авиации именно в той точке, где создавалось преимущество. Централизованное управление действиями корпуса, Рязанов многое замыкал на себя, создавая гибкость использования штурмовиков в нужном месте и в нужное время в условиях внезапной и быстро меняющейся обстановки. Было у него такое свойство мгновенной и верной реакции.

Смотришь сейчас военные фотографии и думаешь: были ведь и поколение победителей, и когорта победивших. Как Сталин сказал Рязанову в 1942-м: – Оправдайте доверие Родины. Кто оправдает – того Родина не забудет. И наградили оправдавших, не забыли. Кого-то, как Рязанова, двумя Звездами Героя, кого-то маршальскими званиями, кого-то еще как-то. Но все бренно в этом мире.

Чем глубже я вникаю в эти вопросы, тем значительнее, величественнее они мне кажутся. Нет уже структуры советской военной боевой авиации. А тогда она была и живой наукой, и грозной силой. Ей отдавалось столько энергии! Какой энтузиазм и воодушевление она вызывала! Какие страсти кипели! Она перестала существовать, как только закончились бои – ее подпитка, когда закончилась ее боевая работа. Остались только воспоминания. Ведь все имеет конечное время жизни. Структура же эта была уникальной, неповторимой, невосстанавливающейся, как и все, впрочем, в этом мире. Разрушилась она, эта структура, не под влиянием алкоголя, троцкистской идеологии или других причин, а в силу неизбежных законов природы. Система разрушается, если не поддерживаются условия ее существования. Растаяло это братство, как облачко в небе, их любимой обители. Но она, эта структура, ее ментальность, дух, душа, живет в таких фильмах, как «В бой идут одни «старики»», в книгах, в душах умерших и погибших пилотов и командиров, в крови и в генах их детей и внуков, в форумах интернета, в надгробных памятниках, в стихах и песнях, воспоминаниях ветеранов, трудах историков и исследователей, документальных фильмах и кинохронике, фотографиях, архивных материалах, в компьютерных играх, и во многом другом, что непросто убить. Родилась новая ее жизнь. Разнообразная и интересная. Дай Бог другим сообществам такой доброй и долгой памяти. Заслужили!

Сейчас можно только вслед за Василием Георгиевичем сокрушаться, что он не успел, точнее, условия не позволили ему оставить обобщение своего богатейшего опыта. Послевоенные годы оказались напряженными, – гонка вооружений. Не было времени для раздумий, обобщений и воспоминаний. Требовалась повседневная работа для решения насущных задач. Смерть, к несчастью, отсекла откладываемые на потом возможности. Приходится восстанавливать события по бумагам и словам современников.

Были и концерты, и банкеты после победы. Но они не снимали напряжение, расслабиться все равно не удавалось. Бывая в Москве, Рязанов ходил по театрам, концертам. Хорошо был знаком с А. Тарасовой, дружил с артистами. Георгий вспоминал, как они с отцом были у Пронина и Тарасовой в гостях, как ходили на ее спектакли. Сам Василий Георгиевич был человеком деятельным, энергичным. Читал книги, интересовался мировой политикой, внутренними делами. Но ситуация в послевоенной авиации ему не нравилась. Он почти открыто конфликтовал со ставшим в 46–м году Главкомом ВВС Вершининым и с Жигаревым – Главкомом с 49-го года. Гора рассказывал мне, что кому-то из них, – он не помнит, кому, – он не подал руки, встречая его на аэродроме. Тот протягивает руку, а Рязанов демонстративно закладывает руки за спину. С начальством он не боялся спорить. Когда же ему предлагали равносильные должности, он наотрез отказывался, говоря: через месяц посадят. Пост и так у него был высоким. Еще в 40-м году он фактически исполнял обязанности начальника Монинской академии. Формальный начальник был в Москве (его, генерала Арженухина, арестовали в 41-м), а он, начальник учебной части, решал все вопросы на месте. Он постоянно следил за всем, что делалось в мировой авиации, стремясь к тому, чтобы наша авиация не отставала. Он живо интересовался техническими новинками и, например, обижался на то, что американские аэрокобры, с мощными пушками, стреляющими через винт, не доходили до корпуса. Ему не нравилось администрирование, которым он был вынужден заниматься. Он любил летать, и был недоволен бюрократической атмосферой, сложившейся к году пятидесятому. Дошло до того, что, как мне говорил Гора, он незадолго до смерти решил уйти из армии, договаривался о том, чтобы работать лесничим в Брянских лесах. Недаром земляки вспоминали его слова: брошу все, поселюсь в Козине или Васильсурске.

Гора вспоминал, что его повсюду сопровождали два его пилота, два шофера, адъютант и денщик Гриша Тур, поэт, член союза писателей Украины. Были, конечно, и приятели, еще из Свердловского университета, генералы. С ними он ездил на охоту, ходили друг к другу в гости. Самого Василия Георгиевича иногда охватывала какая-то горячка. Он стремился разом переделать все дела, нервничал, если что-то его тормозило.

Рязанов был тружеником, пахарем, добросовестным, человеком чести, человеком слова, человеком долга. Он был стойким, великодушным, обладал душевным мужеством, высокими свойствами души. Он стремился как можно лучше и до конца сделать порученное ему дело. Были ли у него собственные идеи, скажем, по лучшему обустройству общества? Возможно, и были. Но в то время обнародование такого рода идей, даже и в марксистском русле, было опасным. Уклонизм, ревизионизм и прочие «измы» влекли за собой лишение свободы и жизни. Да и как обнародовать? В «Красной звезде» не напечатают. Листовки расклеивать? Поэтому Рязанов эти идеи, если они и были, не объявлял. Можно считать, что не было. Да и занятия политикой его, видимо, привлекали меньше конкретных дел. Такими же тружениками, работая напряженно и постоянно не за страх, а за совесть, были и Н.П. Каманин и М.П. Одинцов и многие, многие другие. Чтобы возвысить страну, молодежь должна подражать таким людям.

Участвовал ли он в планировании и разработке стратегических военных операций? В авиационной их части, видимо, да. Не всех и не всегда. Но Конев, скорее всего, советовался с ним, смогут ли там или при таких-то обстоятельствах помочь штурмовики, не говоря о воздушной разведке перед операциями. Еще в 1941-м году, когда он был заместителем командующего авиацией 5-й армии, ему по должности было положено участвовать в разработке авиационных операций армии. 5-я армия, как и ее авиация, сражались достойно. На Калининском фронте он и дискутирует, и сотрудничает с М.М. Громовым, командующим 3-й ВА. Обсуждают они и операции авиации в поддержке пехоты, в блокировании действий врага. С Лелюшенко он выдвигает принятые Ставкой предложения по Пражской операции. Так же и других своих сражениях, исключая, наверное, Курскую и Сталинградскую битвы, планы которых были продуманы ограниченным кругом лиц на самом верху. Да и на своей должности элементов творчества было много. Служить офицером – занятие, постоянно требующее поиска новых путей. Даже в полках постоянно возникали проблемы, требующие нестандартного подхода. Еще больше их было на уровне дивизий и корпусов. Крайнюков писал: « В боевой обстановке очень многое значит умение командира творчески решать поставленные задачи. Этим качеством отличалось большинство наших офицеров и генералов ». Да и оперативное господство в воздухе тесно связано со стратегическим.