Людмила Дегтярь - Земля русская. Сказы про Великую и горькую русскую историю и вымышленную. Книга первая

НАСТОЯЩАЯ КУБАНЬ. Золотая полоска раскаленного диска светила, словно подарив на прощанье уходящему дню улыбку, отразилась на причудливом облаке хвостом летучего змея и поспешно скрылась.

И вскоре легкое марево поплыло по леску. Постепенно лес стал сгущать краски. И скоро перелески заволокло сизым туманом, вбиравшим в свой покров ясность дня и яркость лета. Словно торопясь, надвинулись сумерки… Ночь в лесу настигала быстро, укутывая природу в сонное одеяло.

И вот уже стала прокрадываться темь, сгущаясь, сгрудившись тучными темными жеребцами меж стволами деревьев, залегая зыбкими сырыми клочьями по лощинкам. Деревья вскоре насупились, выгораживаясь на небосклоне зыбкой суровой стражей, разграничивая землю и небо, день и ночь. И очень скоро вовсе стемнело. Зато ярче, словно Божьи лампадки, засияли звезды, освещая путь случайному путнику.

Не прошло и пару часов, как в трущобе зависла непроглядная мгла. Лишь на краю небольшого хуторка озарялась вичурной пляской ярого костра излюбленная лужайка. Искры, вспыхивая и рассыпаясь, мерцающими пучками уносились в звездное небо, исчезая в синем безмолвии.

Вокруг полымени мельтешили несколько подростков и взрослый, бросая причудливые тени на кусты. Ребята подтягивали из лесу сухие ветви, рубили на дровишки, ломали на щепки. Заготовив сушняк, принялись умащиваться, расположившись вокруг трескучего пылающего огня, щуря глаза от вспышек лучинок… И наконец угомонились.

Огонь, вдруг закипев, вырвал из полумрака не по годам крепкого жилистого старика. Всполох пламени обагрил огнем умудренно-спокойное, добродушно-смешливое лицо с обвисшими усами и глубокими живыми глазами. Взгляд этих глаз казался необычно проницательным, завораживая теплотой и сердечностью.

Девяностолетний бывший профессор-археолог Роман Куприянович носил то ли прозвище, то ли фамилию: Кавунко (кавун – по-кубански арбуз). Если это прозвище, то «попадание в десятку»: Куприян Романович незатейливой добродушностью и мягкостью напоминал рассыпчатый арбуз. Дедуся казался насколько покладистым и мягкотелым, что с него скатывались любые неурядицы. Хуторяне, сколько помнили деда, подмечали, что Кавунко ладил со всеми.

Как известно, народ на Кубани горячий: кубанцы за словом в карман не лезут! Чуть что, выскажутся, словно крапивой отсекут! И Кавунко за свою жизнь нарывался на крепенькие словца. Однако на любую остроту дедуся отшучивался меткой поговоркой или присказкой, смущая «острослова». Невозможно было досадить деду Кавунко или обидеть – остроумными шутками он вносил в жизнь хутора лад и добро.

Разморившись от полымени, мальчишки отодвигались от костра.

Куприян Романович разгреб пышащий жар и побросал в него картошку, прикрывая углями. Поглядывая на мечущиеся огоньки костра, задумался.

– Дедуся Кавунко! Что ж вы умолкли? – прервал тишину Николка, вдумчивый подросток лет пятнадцати, загоревший до смуглоты.

– Не соображу, внучки, как преподнести вам правду, чтоб уразумели. Ведь то, что мне известно, похоже на вымысел… А с вымыслом, стройно выведенным в учебниках, которым нас пичкают не менее трехсот-четырехсот лет, все свыклись, как с правдой. – тяжело вздохнул Кавунко.

– Читаешь книгу, веришь! Как по-другому? – недоуменно бросил вездесущный Степан, шмыгнув носом, что означало сосредоточенность мальчика. Он непроизвольно отбросил со лба русую копну волос.

– Доверяй, но проверяй! – заметил Захарка.

– Не нашим носом… клевать просо! Книги писаны, знаешь какими людьми?!

Кавунко окинул взглядом подростков: простецких, скромно одетых, неухоженных. Однако неказистый и неприглядный вид не отталкивал от мальчуганов. Напротив, распахнутые, добродушно-чистые лица с умными любопытными глазенками располагали к себе. Этих ребят объединяло невидимое качество: «русскость».

Всех этих мальчуганов и парней выделяло родовое отличие словенского народа: доверчивость, порядочность, добродушие, честность, ответственность, сострадание. И этакие русские пареньки всегда будут отличаться в кругу любого иностранного общества неприкрытым неподдельным благонравием и сердечностью, вызывая симпатии нормальных людей.

– Ох… Род… династия… что с ней сталось… – сердечно произнес профессор. – И надо же было тем напастям приключиться?! Прадеды ели кислое, а у внуков до сих пор оскома на зубах…

– Дедуся, открывайте правду, какая есть! – нетерпеливо бросил Николка.

– Ты прав, внучок! Самая наигоршая правда лучше красочно-приукрашенной клеветы, которой нас пичкают!

Из суматошного и «сорвиголовного» детства друзей-неразлучников: Степы, Захара, Николки, Юрика и Саши встречи с дедусей Кавунко казались подросткам настоящими островами проникновенных постижений. Забывалось все на свете: и телевизор, и шумные игры, и забавы, когда подростки забредали шумливой ватагой к дедушке-хуторянину.

Ненавязчиво и деликатно он находил слова, затрагивающие тонкие струнки мальчишьего неугомонья, подталкивая мальчиков к размышлениям и взрослению, к осознанию себя ответственными людьми на Земле.

Зачастую Куприян Романович радужно угощал гостей заготовленными впрок хуторскими «вкусняшками», а потом, удобно устроившись, принимался рассказывать о далекой старине. Мальчишки заслушивались, сопереживая далеким могучим витязям, жившим в огненные времена.

Однако это были не просто сказы. Куприян Романович открывал подросткам неизвестную скрытую правду о родной державе. Друзья ждали именно этих сказаний, интригующих тайнами. То, что казалось прежде скучным и малоинтересным, открывало новую грань, увлекая юные сердца, поражая ум.

– Деду-у-ся! Ждем!