Виктор Некрас - Кощеево седло. Всеслав Чародей – 3

Снова хохот четырёх глоток:

– Ну отчебучил!

– Держи калиту шире…

– Ссыкун!

Торля в отчаянии огляделся по сторонам. И мгновенно вспыхнул надеждой.

Из ближней калитки, как раз с нужной стороны, кто-то выходил. Вятич рванулся так, что засвистело в ушах. Мальчишки, вмиг поняв, бросились к нему, но опоздали. Торля, даже не глядя, кто попался навстречь, сбил с ног выходящего со двора человека, вихрем промчался мимо цепного пса (тот на миг оторопел от такой наглости, но потом, ощеряясь, ринулся на остальных мальчишек), сиганул через плетень на репище и помчался напрямик, топча ботву репы, огуречные плети и жёсткие перья лука.

Прыгнул через второй плетень, оказавшись смежной улице, метнулся по ней и вылетел на широкую площадь прямо напротив ворот Туровой божницы. И вбежал в ворота прямо на глазах у нижневальских мальчишек, выскочивших следом за ним из улочки.

– Ловок, – протянул Зубец, зажимая ладонью порванные псиными зубами штаны и утирая нос запястьем. – Ладно, мы подождём.

Ждали, сидя на траве под раскидистой липой.

Торля вышел обратно через невеликое время – достало бы матери любого из ждущих мальчишек, чтобы перемотать спрядённую нитку с веретена на клубок. Вышел, и сразу увидел их. Постоял несколько мгновений, глядя как мальчишки неспешно встают с травы, отряхивая штаны – спешить им было некуда, бежать ему было некуда, тем паче, что нижневальских за это время прибыло – вместо четверых стало семеро. И злости у них – прибыло.

А он – постоял и зашагал прямо к ним. И твёрдо шёл, так, что мальчишки залюбовались. И каждый спросил себя – а ты бы смог вот так? Подошёл вплоть и сказал, криво улыбаясь, словно пересиливая в себе что-то:

– Ну вот… я же обещал, что выйду.

Несколько времени они смотрели друг на друга, потом Зубец вдруг рассмеялся и протянул Торле руку:

– А ты храбёр! – сказал он одобрительно. – Не зассал! Ладно! Живи! Коль шайка на шайку – не обижайся, а одного больше не тронем! Все слышали, что я сказал?!

Ошалевшие от такого поворота нижневальские вразнобой подтвердили – слышали, мол!

Витко Бренич спрыгнул с седла на боярском дворе, и слегка дрогнул в душе, глядя на высокое резное крыльцо двухъярусного терема, широкого раскинувшего пристройки. Воя пробирала холодная дрожь – сватовство впервой, вот и дрожишь, как осиновый лист.

Рыжий Несмеян с лёгкой усмешкой подтолкнул друга локтем в бок. Витко в ответ задорно сверкнул глазами и шагнул было к крыльцу, да только Несмеян опередил – негоже жениху вперёд свата в терем к хозяину входить.

Дверь распахнулась, из сеней сваты весело прошли в горницу. Путислав Гордятич, отец Божены ждал их, сидя за столом, и тут в душу Витко невольно стало закрадываться ощущение нехорошести происходящего. Одет боярин был вовсе не по-праздничному, а это говорило о многом. Оно, конечно, обычай не дозволяет хозяину прежде времени показывать, что он знает, ЗАЧЕМ пришли к нему эти гости, да только ведь ведает же всё равно – Божена должна была просветить.

Да и угощений на столе негусто – квас в ендове , каша, яблоки да медовое печево. Ох, нежеланные мы тут гости, – понял Витко мгновенно, – не зря я Божке говорил, что отец её за меня нипочём не отдаст. И это-то угощенье боярин выставил на столе только потому, что обычай не велел иначе. Поняв всё это, Витко с порога едва не поворотил обратно.

– Присаживайтесь, гости дорогие, – прогудел, меж тем, боярин, и голос его тоже не обещал ничего доброго. Но сваты, ничуть не смущаясь, присели к столу – первым Несмеяна, потом Витко. – Да говорите, с чем пожаловали.

– А пожаловали мы к тебе, Путислав Гордятич с делом важным да дорогим, – ничуть не смущаясь, начал Несмеян. – Проезжал мимо нашего двора недавно один купец, да говорил, что есть у тебя, господине, дорогой товар, какой не везде и не всегда найдёшь. А у меня вот и купец на тот товар есть.

– Может, и есть такой товар, не ведаю, дорогие гости. Мало ли чего в бертьянице боярской найдётся.

Боярин ответил так, как велит обычай, и Витко несколько воспрянул духом – может, всё ещё не так страшно, как ему кажется, и упросила Божена батюшку смилостивиться над ней. А всё то, что он заметил – от обычной спеси да нелюдимости Путислава.

– А проезжал мимо моего двора другой купец, и говорил, что есть у тебя, Путислав Гордятич, на дворе диковинный зверь – не то черно-бурая лисица, не то рыжая куница, а вот охотника пока на неё не сыскалось. Так есть у меня на неё охотник.

– Верно, верно говорили купцы, – паки прогудел боярин, буравя кметя глазами. – Уж не ты ль тот охотник, Несмеяне?

– Да нет, боярин, я только говорю от него, – засмеялся Несмеян. – Сам-то он от любви язык потерял. Есть у меня, Путислав Гордятич, и купец на твой товар, и охотник на твоего зверя, да вот только не ведает, приглянётся ли тебе. Вот за меня и хоронится.

Несмеян лёгким толчком в плечо указал на Витко. Вой встал и поклонился Путиславу, всё так же не произнося ни слова.

– Вот он – и охотник, и купец, и вой, и жнец, и на дуде игрец. Он и будет тебе зятем верным, опорой в старости. Люб ли тебе жених, господине?

Боярин молчал, и Витко снова начал бледнеть. Как выяснилось – не зря.

– Вот что, гости дорогие, – сказал, наконец, Путислав Гордятич. – Ешьте-пейте, да дорогу обратную знайте. Дочка у меня одна и за Витко… – он помедлил, вспоминая отчество Витко (всё-таки соблюдал обрядность старый боярин), – Витко Бренича я её не отдам. Есть у меня дорогой товар, да твоему, Несмеяна, купцу, он не по пенязям. Есть у меня и редкий диковинный зверь, да только твой охотник ещё снасть охотничью на него не обрёл.

И не выдержал-таки, боярин сорвался:

– А коль ещё раз явитесь – псов спущу! – рыкнул он так, что и Витко, и Несмеян невольно попятились к двери.

Уже на улице Несмеян невольно засмеялся.

– Ну и ну, – покрутил он головой. – Не выдержал-таки боярин!

– Смейся – не смейся, а дело плохо, – угрюмо сказал Витко. – С самого начала я того ждал.

– А что, коль с Боженой переговорить?

– Да нет её в городе, – с досадой сказал Витко. – Я с одним холопом знакомым успел парой слов перекинуться. Боярин её ночью обратно в загородный дом отправил.

– И что делать хочешь? – Несмеян озадаченно почесал в затылке.

– Думать.

Всадники тёмными бесшумными громадами плыли сквозь вечерние сумерки. Два всадника и четыре поводных коня. Остановились на опушке леса.

– Что, прибыли? – Несмеян оглянулся на Витко, – в сумерках его лицо белело, словно серебряная монета.

– Прибыли, – Витко смотрел сквозь переплетение ветвей на высящуюся на холме громаду усадьбы. – Вот оно, его логово.