Александр Дедушка - Братья Карамазовы. Продолжерсия

* * *

Все стоны и муки людские, несправедливые и неискупленные, аукнутся и отразятся в учении революционеров. Не простят они особенно стоны детские и слезы детские… Но ведь и Сам Господь этого бы не простил. Он бы обязательно покарал за детские слезинки невинные… Однако Он мертв для революционеров. Значит?.. Да – все понятно. Будем карать сами. Вот где главная подмена… Какая трагическая и какая понятная!.. Был бы Бог – Он был бы судьей, но если Его уже нет, мы станем на Его место… Бог есть любовь, для Него и смерть – лишь инструмент любви. Смерть и гибель целых народов для Него действительно не проблема. Он уничтожил Содом и Гоморру, ханаанские народы, повелевал разбивать их младенцев о камни. И это все ради любви. Бог имеет план и осуществляет его даже через смерть, которая для Него всего лишь инструмент любви… Но раз Бога нет – теперь это будет практика для революционеров. У них тоже есть план – как защитить бедных от богатых, как утереть детские слезки, и если для этого придется уничтожить целые толпы людей или даже целые народы – не проблема. Смерть – это тоже всего лишь инструмент… В чем ошибка?.. Бог всеведущ и непогрешим, а люди, даже самые мудрейшие из тех же революционеров – всего лишь ограниченные и греховные создания. И потому будут неизбежно ошибаться. Смерть от Бога – это всегда добро и любовь, а вот смерть от людей – практически всегда зло и ужас… Но революционеры все равно будут стремиться помочь страдающим людям, даже рискуя ошибиться, даже несмотря на неизбежные промахи. И в этом все равно есть благородство. Также и в практических их учениях. Евангелие велит: «… у кого две одежды, тот дай неимущему, у кого есть пища, делай то же». Люди должны это делать. Это же Бог велит. А если не делают? А если не хотят давать? Большинство ведь не хотят… И тогда революционеры говорят: возьмем и заберем силой. Заберем и отдадим голодным и холодным, заберем у богатых и отдадим бедным и неимущим. Чтобы хотя бы не плакали голодные и холодные детки… Что это – ошибка? Но ведь благородная ошибка!.. Преступление?.. Да!.. Но ведь благородная ошибка и благородное преступление – ради справедливости же, ради тех же детей … Они мучатся за этих обездоленных. И что им делать? Бога-то нет. Можно было бы сказать деткам: потерпите – Бог воздаст вам за ваши невинные страдания. Но нет никого, никто не искупит их страдания и не отомстит за них. Поэтому будем спасать деток и мстить за них сами – нет никакого другого выхода. Нет – есть другой путь, путь большинства – это равнодушие, это сторонняя теплохладность. А что мне до каких-то чужих деток?.. У них свои родители есть, да и Бог пусть о них всех заботится… Да – тут и Бога вспомнят лицемерно. О своем брюхе буду сам заботиться, а о других пусть Бог заботится. Но что о таковых говорить?.. А вот революционеры будут сами исправлять мир – мир, в котором больше нет Бога. Взвалят на себя эту поистине непосильнейшую задачу – ибо как творение может исправить Творца? Творение может исправить только Творец. Не может глиняный горшок сам себя вытягивать или утолщать или приделывать себе еще одну ручку – не может… Но революционеры будут это делать. Будут делать невозможное. Ибо не вынесут боли и страдания других людей. Мало того, не просто будут исправлять творение – пойдут вообще на невозможное, решатся на революцию. То есть свалят все горшки в один котел, все перемнут в однородную массу и будут сами из себя лепить новые горшки… Невозможность? Невероятность?.. Но ведь так будет!.. К ужасу своему говорю: так будет!.. И мой Алеша может пойти по этому пути… Революционеры будут восполнять правду Бога – это неизбежно, ибо раз Бога нет, кто-то должен восстановить правду в мире. Более того скажу, многие из них будут даже мстить умершему в их душах Богу. Ибо будут чувствовать непосильность и невозможность задачи, которую сами на себя взвалили. Они будут ненавидеть умершего Бога именно за то, что он позволил Себе умереть в их душах и оставил их сиротами и заставил их делать Его работу. То есть решать совершенно невозможную и непосильную для них задачу. Самые глубокие и проницательные из революционеров будут это чувствовать и будут за это мстить Богу. Будут мстить за эту невозможную свободу, которую даровал им Бог, позволив Себе умереть в них. Отсюда и столько крови прольется – столько невинной крови!.. Потому что сначала возненавидят умершего Бога, а затем возненавидят и самих себя за то, что взялись за непосильную задачу, чувствуя, что она для них непосильная. И этим закончат – сначала будут истреблять богатых и несправедливых ради бедных и униженных, потом будут истреблять бедных и униженных, потому что они не стали от этого счастливы, чтобы не видеть в них как в зеркале весь неуспех своей затеи, а закончат – истреблением самих себя, ради… Ради самих себя. Чтобы только избавиться от мучительнейшего чувства вины за все содеянное. Ужас? Ужас!.. А ведь это неизбежно. Настолько неизбежно, что даже не могу молиться против этого… Алеша, мальчик мой, если бы это почувствовал!.. Но не почувствует – знаю это… Упаси его, Господи!..

III

* * *

Ужасаюсь содеянному Каракозовым. Стрелял в царя – хладнокровно, как на охоте… Если бы не Комиссаров, то убил бы. И ни грана раскаяния потом. Даже перед повешением, даже на самом повешении. Он чувствует себя героем и спасителем Отечества. Но не на поле же боя… А здесь – у ворот Летнего сада в Петербурге. Стреляя в безоружного человека и главу этого самого Отечества. До чего же мы дошли? Помутнение!.. Всеобщее помутнение. Такого никогда еще не было на Руси.

* * *

Поразительно, как много и сочувствующих. Но ведь страшна же должна быть сама мысль убийства – убийства не ради денег, не ради пропитания, не ради зависти даже, как Каин… А ради примера. Вот слова в его прокламации «Друзьям-рабочим!», которые этот несчастный Димитрий распространял накануне покушения. (Говорят, один экземпляр был и у него в кармане при аресте): «Грустно, тяжко мне стало, что… погибает мой любимый народ, и вот я решил уничтожить царя-злодея и самому умереть за свой любезный народ. Удастся мне мой замысел – я умру с мыслью, что смертью своею принес пользу дорогому моему другу – русскому мужику. А не удастся, так все же я верую, что найдутся люди, которые пойдут по моему пути. Мне не удалось – им удастся. Для них смерть моя будет примером и вдохновит их». Здесь страшно все: каждая строчка и каждое слово. Страшно от убежденности и неизбежности всего написанного. Страшно от этого жуткого пророческого духа. Ведь его пример действительно вдохновит многих. А ведь это неизбежно – он словно предвидел в пророческом духе. Ведь будет так!.. Нет, отложу пока – не могу… Больно и страшно…