Ольга Суханова - До последней стрелы

– Ясмина. Где я?

– В Акре. В безопасности, – быстро добавила женщина.

Ясмина попыталась хоть немного приподняться, но ее тут же вырвало. Женщина, похоже, была к этому готова и быстро подставила глиняную плошку.

– Ну-ка посмотри на меня, – женщина откинула богато расшитую занавесь на окне и впустила в комнату яркий солнечный свет, от которого Ясмине захотелось забиться под покрывало. – Прямо на меня, – добавила она и в упор взглянула на девушку, словно высматривая что-то в ее зрачках. – Ты помнишь, что случилось?

– Нет.

– Ничего, вспомнишь со временем. Меня зовут Лоранс Вилар. Лежи спокойно, не пытайся встать. Когда будет надо – зови меня и не смущайся.

– Спасибо, мадам Вилар, – Ясмина перешла на французский, но на длинную фразу у нее не хватило сил: слова словно разбегались, голова кружилась. – Как я здесь оказалась?

– Тебя привез мужчина, – ответила мадам Вилар, и, встретив вопросительный взгляд девушки, продолжила. – Старый, но очень крепкий. Высокий, седой. Мне показалось, что турок или курд, но я не уверена – мы обменялись только парой слов, он очень за тебя боялся и хотел, чтобы я скорее тобой занялась. Похоже, ты его знаешь.

– Да, – еле пробормотала девушка. – Курд, точно.

Значит, Ахмед цел. Может, и остальные, кто был с ним и Мурадом, сумели выбраться.

Сил совсем не оставалось, и мадам Вилар это заметила:

– Отдыхай. Все равно ты сейчас ничего не сможешь сделать.

– Что вообще может сделать женщина? – слабо отшутилась Ясмина.

– Ты-то? – спокойно уточнила мадам Вилар. – Я ведь тебя раздевала и обтирала, прежде чем здесь уложить. Плечи и руки только с виду хрупенькие, а коснешься – крепкие, словно у мужчины-лучника. Это не от природы, а от постоянных тренировок. Шрам от клинка на бедре, очень старый. Шрам от стрелы ниже лопатки, ему пара месяцев – ты, похоже, только недавно оправилась после этой раны. Повезло, что оправилась. Выглядит так, словно легкое было задето. Еще несколько разных отметин помельче. И ты хочешь сказать, что проводишь жизнь на женской половине дома?

Несмотря на жаркое уже с утра солнце, вода в быстром ручье была холодной. Ясмина выбралась на берег, отжала тяжелые мокрые волосы, потом надела прямо на влажное тело длинную льняную сорочку и, подхватив свернутое платье, стала подниматься по узкой тропинке к лагерю. Заслышав голоса, она остановилась, развернула платье и, надев его, снова двинулась вперед.

На утоптанной полянке готовились к отъезду верзила Джон и Билли, брат кудрявой прядильщицы. Уже были оседланы могучий жеребец Джона и маленький бурый ослик отца Тука, предназначенный для паренька.

– Три дня до Лидса, – вслух считал Робин. – Это если не торопиться и не утомлять коня и осла. Три дня обратно. Хотя обратно ты поедешь быстрее. Если ты не появишься через шесть дней – бросаюсь на поиски и на помощь.

– Да появлюсь, куда я денусь, – зычным басом отозвался верзила Джон. – Эмиль там пусть без меня осторожнее разбойничает.

– С ним Скарлет будет в паре.

– А с тобой кто? – удивился Джон.

– Со мной пока – Ясминка.

– Ага. Ну все, мы с Билли поехали. Не беспокойся, провожу парня до Лидса и вернусь. Вон твой напарник от ручья поднимается, – усмехнулся верзила.

Главарь разбойников обернулся. По тропинке шла Ясмина, на ходу выкручивая длинные густые волосы. Сырое платье облепило фигуру сарацинки, подчеркнув тонкую гибкую талию и пышные бедра. Лицо горело от холодной воды, в вырезе платья видны были хрупкие ключицы. Робин скользнул глазами по этим ключицам, выдохнул, с трудом отвел взгляд.

– А ты ранняя пташка.

– Ага, – ответила она и улыбнулась.

В последние пару дней на ее лице все чаще появлялась эта осторожная несмелая улыбка.

– Смотри не наткнись на пилу, – предупредил Робин.

Только теперь Ясмина заметила, что у его ног были сложены деревянная лопата, небольшая пила и тяжелый увесистый топор.

– Это что? – удивилась она. – Решил сменить лук и стрелы на топор?

– Нет, – рассмеялся в ответ разбойник. Он взял топор, посмотрел на лезвие, усыпанное странными знаками. – Знаешь, что это за знаки?

– Нет. Какой-то язык, но я его не знаю. Откуда он у тебя?

– Эмиль и Джон ограбили весной одного потомка датчан. Топор хоть и боевой, но для работы тоже прекрасно годится.

– Что ты собираешься делать со всем этим?

– Хотел вместе с Диком пойти и спилить кривой граб. Не нравится мне, как он нависает над дорогой. И борщевик выкорчевать, пока не разросся.

– Граб знаю, – снова улыбнулась она. – А что такое борщевик?

– На редкость живучая дрянь. Завтра мы с тобой поохотимся на путников на дороге из Ноттингема, а сегодня займусь лесом, – Робин опустил топор и вдруг, посмотрев на Ясмину, добавил:

– А хочешь, пойдешь с нами?

– Наводить порядок в лесу?

– С работой там мы и вдвоем справимся. Просто так.

– Хорошо, – она весело встряхнула мокрыми волосами. – Хорошо, я пойду вместе с тобой на борьбу с этой на редкость живучей дрянью.

Ясмина знала далеко не все названия и теперь с интересом повторяла за разбойником незнакомые слова: бук, каштан, ясень, лещина, боярышник, папоротник.

– Давно ты живешь в лесу? – спросила она.

Едва они втроем отошли от лагеря, охотник Дик отстал, сказав, что проверит силки и догонит Робина с Ясминой у кривого граба.

– Именно в Шервуде? С прошлого декабря. Примерно полгода получается.

– Только не говори, что зимой вы жили в этих шатрах!

– Нет, конечно. Ближе к городу есть заброшенная каменоломня. Я о ней знал, и то нашел не сразу, так что от посторонних глаз она хорошо укрыта. Да меня тогда и не искали. Обустроил ее немного, прикрыл вход, сделал неподалеку стойло для чубарого, придумал, как дым от костра отводить.

– И что?

– Для одного меня было прекрасно. Потом, когда присоединились Джон и Скарлет, – сносно, но тесновато.

– А как присоединились? Как вы вообще все собрались?

Робин улыбнулся:

– Джон давно разбойничал в Шервуде, был в одной из старых банд. Такая громадина, все его боялись! А с Уиллом мы знакомы с детства, их семья жила в соседней деревне, а потом он подался в Ноттингем, в наемники. Когда я перебрался в лес, – случайно узнал, что он подрался со стражниками и сидит в подземелье замка. Полез вытаскивать его оттуда. Вытащил, да так он и остался. Ничего, для троих в каменоломне было терпимо. Под Рождество прибавилась Марион, стало куда труднее, но ничего, как-то перезимовали.

Под Рождество, да. Марион плохо помнила тот вечер, хотя времени прошло не так много. Стрела с письмом, влетевшая в окошко – ровно в середину щита, ровно в назначенное время. Светло-серая кобылка, безропотно ступающая по мосту, вдаль от родного замка. Темный лес и голые ветви деревьев. Суровый декабрьский ветер, под которым она заледенела, едва оказавшись за воротами. Почему она покорилась, не стала спорить с братом? Что он сделал бы? Выставил бы ее силой, ударил? Нет, исключено, Гай не может ударить женщину. Но Марион не спорила – она никогда не спорила. Не спорила с отцом, покорно изучая богословие и осваивая ненавистную лютню. Не спорила с Гаем, заставлявшим ее много читать. Она с самого детства знала, что будет красавицей и первой невестой Ноттингемшира. Приходилось соответствовать. И Марион любовалась отражением в маленьком бронзовом зеркальце, вела себя, как положено юной леди из знатного рода, и мечтала о блестящем замужестве, перебирая всех благородных кандидатов – и, разумеется, всем мысленно отказывая.