Владимир Шигин - Синоп (Собрание сочинений)

©Владимир Шигин

2020

Уже вступила в свои права середина девятнадцатого века. По бескрайним просторам земли, громыхая на стыках рельсов, вовсю дымили огромными трубами паровозы, а по морям истово молотили колесами не менее неуклюжие пароходы. Биологи, открыв живую клетку, мечтали теперь заглянуть и в нее, а Дарвин, дописывая последние главы знаменитого «Происхождения видов», готовился ошеломить человечество новыми обезьяньими предками. С не меньшим усердием трудился над своим «Капиталом» и Карл Маркс, вычисляя прибавочную стоимость и мечтая о мировой пролетарской революции. Ценители живописи еще восторгались барбизонской живописной школой, но уже поднимали голову ниспровергатели авторитетов – импрессионисты. В моду входила веселая и беззаботная оперетта и воздухоплавание, а, озаряемая вспышками магния, фотография уже позволяла запечатлеть для потомков мгновения бытия. Люди радовались жизни и с надеждой смотрели в будущее. Кто мог тогда подумать, что в те дни мир замер на пороге очередной кровопролитной войны…

Еще 1850 году принц-президент Франции Луи-Наполеон неожиданно для всех заявил, что отныне Франция будет покровительницей всей католической церкви в Турции. В Европе, зная, что сам Луи-Наполеон ни набожностью, ни тем более благочестием никогда не отличался, откровенно недоумевали – с чего бы это вдруг такая забота? Ответ, впрочем, лежал на поверхности – племянник жаждал славы своего великого дяди и искал повода с кем-нибудь подраться.

Пока о новой причуде принц-президента судачили в газетах, Наполеон произвел рокировку послов в Константинополе. Вместо умного, но прямодушного генерала Опика был назначен пройдоха и интриган маркиз Лавалетт. Отправляя нового посла в турецкие пределы, Наполеон сказал ему прямо:

– Ваша главная задача – спровоцировать конфликт русских с турками. Отныне вы мой личный агент-провокатор!

– Почту за честь! – раскланялся благородный маркиз.

Что ж порой и откровенные провокаторы считают себя людьми чести!

Прибыв на берега Сладких Вод, маркиз Лавалетт вручил свою верительную грамоту великому визирю Мехмет-Али-паше.

Наполеон III (Луи-Наполеон Бонапарт) въезжает в Париж

Спросив о самочувствии султана и ответив на вопрос о здоровье президента, Лавалетт сразу перешел к делу

– Вы обязаны гарантировать мне первенствующие права католиков на храмы в Иерусалиме и Вифлееме! – огорошил он Али-пашу.

– На чем же основаны ваши претензии? – рассеяно вопросил визирь, совершенно не понимая, о чем идет речь.

– На том, что крестоносцы еще в одиннадцатом веке завоевали Иерусалим!

– Мы со всем вниманием рассмотрим ваше предложение! – вздохнул Мехмет- Али-паша, никакого представления о крестоносцах не имевший.

– Не знаю, что там франки вычитали в своих книгах, но отдуваться за эту ученость придется нам! – проводив маркиза, высказался он в сердцах министру иностранных дел Фуад-эфенди.

В тот же день российскому послу Титову стало во всех деталях известно о встрече французского посла с султаном. Осведомители у него в диване имелись в достатке.

– Если Париж будет покровителем католиков и через них влиять на внутритурецкие дела, то кому, как не нам покровительствовать православным единоверцам! – здраво рассудил посол. – Наши попы ничуть римских не хуже! Тогда же Титов составил меморандум, в котором как дважды два доказал, что еще задолго до крестовых походов Иерусалимом владела греческая православная церковь. А в конце приписал, что сгоревшая сорок лет назад церковь гроба Господня, кстати, была отстроена на деньги православного, а не католического люда. Перечитав свое сочинение Титов остался доволен. Пришлепнул бумагу посольской печатью:

– А ну-ка попробуй теперь нас за рупь с полтиной!

Но и маркиз был не прост. Чтобы отбить наскоки Титова, Лавалетт незамедлительно вытащил на свет замшелый трактат 1740 года, в коем тогдашний султан обещал франкам свою помощь в защите католиков.

– Подумаешь, удивил! – посмеялся Титов и припечатал сверху французский трактат толстенным Кучук-Кайнарджийским мирным договором 1774 года, в котором уже другой султан черным по белому клялся России дать привилегии православным во всех святых местах Высокой Порты.

Так начался совершенно надуманный и никчемный спор о церкви, приведший, в конце концов, к весьма нешуточным последствиям. Пока же и Лавалетту, и Титову было совершенно ясно, что дело вовсе не в вопросах веры, а в борьбе за влияние на Турцию, но оба играли по указанным им правилам.

Тем временем, турецкие законники стряхнули с бумаг раскрошившийся сургуч и, почесав затылки, признали первенство российских бумаг над бумагами французскими.

Француз был посрамлен, и в какой-то момент казалось, что все еще можно решить полюбовно. Но тут внезапно для всех вмешался император Николай, прислав в Константинополь с собственноручным посланием князя Гагарина. Князь потребовал от султана незамедлительно принять его сторону.

– Зачем будоражить болото, которое едва успокоилось! – в сердцах доказывал Гагарину расстроенный Титов.

– А что я могу! – разводил руками Гагарин. – Я всего лишь фельдъегерь его величества и от меня ничего не зависит!

Требования Николая Первого выглядели как самое настоящее политическое давление.

– Лавалетт радостно потирал руки:

– Теперь-то русским не отвертеться от скандала!

Ободренные французы теперь вовсю интриговали, англичане, по своему обычаю, выжидали чья возьмет, турки же пребывали в полнейшем смятении.

В те дни султан Абдул-Меджид жаловался своему великому визирю:

– Не понимаю, что надо от меня франкам и московитам? Христиане молятся в своих храмах своему богу, что еще нужно?

– Мой падишах! – склонялся перед ним Мехмет-Али-паша. – Всем им нужны не храмы, а власть над Порогом Счастья!

– Что же нам делать? – нахмурился султан.

– Самое лучшее было бы столкнуть обоих лбами! Если франки начнут драку с московитами, обоим будет не до нас!

– Положимся во всем на волю Аллаха! – закончил разговор властитель Высокой Порты.

О чем же спорили в Константинополе послы великих держав? Дело в том, что раздоры между православными и католическими монахами в Иерусалиме действительно существовали с незапамятных времен. Касались эти распри дел концессионных и чисто обрядных, а потому посторонним были не слишком понятны. Из века в век ругались римские и московские монахи, кому из них принадлежит право чинить провалившийся купол в Иерусалимском храме, кому владеть ключами от Вифлеемского храма и кому, наконец, водворить свою звезду в Вифлеемской пещере. Все это было настолько старо и неинтересно, что даже сами монахи, если и переругивались между собой, то уже скорее в силу привычки.