Форд Мэдокс Мэдокс - Конец парада. Каждому свое

– Как предусмотрительно! – с усмешкой похвалила миссис Титженс. – И справедливо. А то я бы еще, чего доброго, хорошенечко отлупила эту твою Мэри расческой, приблизься она ко мне. Вы говорите, мужчины, отец… – задумчиво проговорила она и вдруг продолжила с внезапным оживлением: – Передумала насчет телеграммы! Завтра я первым делом напишу ему: «Согласна условие Телефонная Станция едет тобой».

Сказав это, она снова обратилась к Консетту:

– Я называю свою служанку «Телефонная Станция», потому что у нее очень высокий, пронзительный голос, который напоминает звонок телефона. Когда я зову ее: «Телефонная Станция» и она говорит: «Да, мэм!», можно подумать, что это отвечает телефонистка… Так вы говорите о мужчинах…

– Я хотел вам напомнить! – сказал отец Консетт. – Однако продолжать нет нужды. Вы уловили суть моих замечаний. Поэтому и притворяетесь, что не слышите.

– Нет, уверяю вас, – сказала миссис Титженс. – Просто если мне в голову приходит какая-то мысль, мне непременно нужно ее высказать… Так, вы говорите, если бы я могла уезжать с новым мужчиной каждые выходные…

– Вы уже урезали срок. Я давал вам неделю, – заметил священник.

– Конечно, у человека должен быть дом, – сказала Сильвия. – Свой адрес. Какие-то еженедельные дела. Стало быть, действительно нужны муж и помещение для содержания служанки. Телефонная Станция все это время получала и столовые, и квартирные деньги. Но не думаю, что ей это сильно нравится… Давайте остановимся на том, что если бы у меня каждую неделю был новый мужчина, то мне очень быстро наскучила бы вся эта суета. Ведь вы к этому клоните?

– Однажды, стоя у билетной кассы в ожидании своего спутника, вы поймете, что настал поворотный момент… Что отношения сходят на нет. И это ощущение будет только усиливаться. Вам станет до безумия скучно, и вы захотите вернуться к мужу.

– Подождите-ка, а ведь вы нарушаете тайну исповеди! – заметила миссис Титженс. – Точно такие же слова я слышала из уст Тотти Чарльз. Она три месяца пыталась так жить, пока Фредди Чарльз был в Мадейре. Она рассказывала ровно то же самое, и даже теми же словами – «у билетной кассы», «до безумия скучно». Да даже «поворотный момент»! Только Тотти Чарльз вставляет это выражение через каждые два слова. Нам больше нравится «переломный момент». По-моему, в этой фразе куда больше смысла.

– Разумеется, я вовсе не нарушаю тайны исповеди, – мягко возразил отец Консетт.

– Ну конечно, не нарушаете! – запальчиво воскликнула Сильвия. – Вы – человек порядочный, знаток человеческих душ, и вы видите нас насквозь!

– Ну, насквозь-то вряд ли, – сказал отец Консетт. – Иначе разглядел бы и добродетели, которые прячутся в недрах ваших душ.

– Благодарю за комплимент, – сказала Сильвия. А потом поспешно добавила: – Погодите-ка, так вы уехали в эту глушь из-за нас? Из-за того, что разглядели в нас, будущих матерях Англии, у мисс Лампетер? Из отвращения и отчаяния?

– Давайте без лишнего драматизма, – попросил отец Консетт. – Положим, мне хотелось перемен. Я не чувствовал, что от меня есть толк.

– О, вы сделали для нас все возможное, учитывая, что мисс Лампетер вечно была не в себе, а французские гувернантки оказались злыми как черти.

– Ты это все уже говорила, – вставила миссис Саттертуэйт. – Однако этот пансион считался лучшим в Англии. Уж о стоимости обучения там я знаю не понаслышке!

– Ну, значит, дело в нашей развращенности, – заключила Сильвия, а потом спросила у отца Консетта: – Ведь мы же были развратницами, правда?

– Не знаю. Не думаю, что вы были – и остаетесь – хуже собственной матери или бабушки, или римских патрицианок, или жриц богини Аштарот [8] Она же Астарта (Иштар). Древнее языческое божество, почитавшееся разными народами. Считалась богиней плодородия, любви и войны. правящий класс, а правящий класс подвержен определенным страстям.

– Кто такая Аштарот? – спросила Сильвия. – Астарта? – А после задала новый вопрос: – Отец, скажите с высоты своего жизненного опыта, фабричные девушки из Ливерпуля или из еще какой глуши и впрямь лучше нас, тех, кого вы опекаете вот уже столько лет?

– Астарта Сирийская была властной дьяволицей. Кое-кто считает, что она жива до сих пор. Не знаю, стоит ли этому верить.

– Ну ладно, довольно о ней, – сказала Сильвия.

Отец Консетт кивнул.

– Вы общались с миссис Профумо? – спросил он. – И с этим мерзавцем… как его имя?

– Вас это удивляет? – спросила Сильвия. – Должна признать, отношения были непростыми… Впрочем, с ними покончено. Отныне я доверяю только миссис Вандердекен. И конечно же Фрейду.

Священник кивнул и сказал:

– Конечно! Конечно…

Но миссис Саттертуэйт вдруг с необычайной живостью воскликнула:

– Сильвия Титженс, делай и читай, что тебе вздумается, но если ты еще хоть слово скажешь той женщине, не смей больше со мной заговаривать!

Сильвия растянулась на диване. Она широко распахнула карие глаза и медленно опустила ресницы.

– Я уже говорила, что мне не нравится, когда о моих друзьях дурно отзываются. Юнис Вандердекен – оклеветанная женщина. Она замечательный друг, – заявила Сильвия.

– Она русская шпионка! – заявила миссис Саттертуэйт.

– У нее русская бабушка, – сказала Сильвия. – Да даже если и так, какая разница? Она всегда мне рада… Слушайте, вы оба. Когда я сюда входила, я подумала: «Судя по всему, эта парочка не на шутку распереживалась за меня». Я знала, что вы злитесь на меня сильнее, чем я того заслуживаю. И я пообещала себе, что выслушаю все ваши нравоучения, даже если вы будете читать мне нотации до самого утра. И я выслушаю. Это моя искупительная жертва. Вот только не смейте клеветать на моих друзей.

Священник и мать замолчали. Из-за окна полутемной комнаты слышался тихий, царапающий шорох.

– Слышите? – обратился священник к миссис Саттертуэйт.

– Это ветки, – ответила та.

– Но ведь ярдов на десять вокруг нет ни одного дерева, – заметил отец Консетт. – Думаю, все дело в летучих мышах.

– Я же просила вас не напоминать о них, – поежившись, сказала миссис Саттертуэйт.

– Не знаю, о чем вы оба. Видимо, опять эти ваши суеверия, – заметила Сильвия. – Мамина голова ими просто набита.

– Я и не говорю, что сюда стучится сам сатана, – сказал священник. – Но нам стоит всегда помнить о том, что он и впрямь постоянно стучится в наши души. А здесь особое место. Это необычные чащи. – Он внезапно повернулся и указал на темную стену: – Кто, как не язычник, одержимый дьяволом, счел бы эту картину украшением? – Он указывал на большую, грубо нарисованную картину с изображением умирающего кабана в натуральную величину, с перерезанным горлом, истекающего алой кровью. Предсмертные муки других зверей скрывали тени.