Анатолий Ильяхов - Орёл в стае не летает

Аристотелю показали большеротого сома длиной почти в рост человека.

– Это самец или самка? – спросил Аристотель.

– Самец, – уверено ответил рыбак. – Самку поймать трудно, так как она, отметав икру, сразу исчезает, будто лиса из курятника. А самец занимает место рядом с кладкой икры, начинает заботиться о потомстве так, как никакая другая рыба. Он охраняет кладку, отгоняя других рыб, готовых съесть икру, и в таком состоянии проводит пятьдесят дней, пока не появятся из икринок его малые детки. Сом охраняет сомят до тех пор, пока они не станут способны спасаться бегством от хищников. Сом-отец всё это время не ест, только иногда, отпугивая врагов, выпрыгивает из воды с большим шумом и ртом производит громкое щёлканье. Вот тут мы его, дурака, и ловим, – закончил рыбак под общий смех.

Аристотель прервал их веселье словами:

– Но если вы поймаете сома в то самое время, когда он охраняет своих деток, вы оставляете малышей беззащитными перед хищниками. Тогда вы теряете тысячи сомов, которые не успели стать взрослыми, большими сомами. При таком подходе к естеству природы в будущем ваши уловы сильно оскудеют. Не так ли?

По задумчивым лицам рыбаков Аристотель понял, что его вопрос застал их врасплох. В другой раз рыбаки показали пойманную на крюк большую серую акулу и, пока разделывали её, рассказали захватывающую историю о её размножении. Оказывается, акула-самка не мечет икру, а откладывает особые капсулы, схожие с яйцами, в специальный мешок внутри собственного тела. Капсулы содержатся там до срока, чтобы выйти и стать маленькими акулами.

На Лесбосе Аристотель мог свободно изучать морских ежей, исследовать органы слуха у рыб, наблюдать за повадками, анатомировать рыбьи тела, ставить опыты по своему разумению. Вывод, который он сделал позже в окончательной редакции своего сочинения, заключался в том, что животное царство делится на кровные существа – рыбы, земноводные, птицы и млекопитающие; и бескровные – ракообразные и моллюски, насекомые, имеющие панцири.

Аристотеля интересовал процесс размножения у животных и птиц. Обратив внимание на то обстоятельство, что четвероногие самки и самцы в период спаривания обнюхивают друг друга, он сделал вывод, что их органы размножения выделяют нечто жидкое, пахучее. Местный птицелов, услышав его слова, сказал ему:

– Так и есть, уважаемый. Самец перепёлки обязательно прилетит к клетке, где содержится перепёлка-самка, которая может оплодотвориться, достаточно поместить ее под ветер, когда пролетает самец. Самке стоит лишь вдохнуть запах самца, который он распространяет. Подобные сообщения Аристотель заносил в особую тетрадь, которую перечитывал, засиживаясь в лаборатории до глубокой ночи.

Сюда заходил Феофраст, но всегда с предосторожностями, боясь потревожить друга. Иногда Аристотель сам приглашал его, чтобы обсудить природу того или иного явления или существа. Феофраст восхищался его деловым спокойствием, готовностью к согласию с оппонентом, если видел, что сам неправ. Изучая насекомых, Аристотель пристально рассматривал тончайшие жилки в крыльях, а что не видел, доходил до всего остротой ума, а не зрения. Ему позволялось природой познавать такое, чего не мог даже представить себе другой учёный.

Однажды Феофраст застал Аристотеля за необычным занятием. Над горящим очагом стоял котёл с водой, где вольготно плавала лягушка, спокойно перебирая лапками. Было удивительно наблюдать такое явление, потому что Аристотель брезгливо относился к этим малоприятным для общения существам. Феофраст сразу подумал, что готовится суп! Заметив его в дверях, учёный спросил:

– Ты что-нибудь слышал о феномене ошпаренной лягушки?

Феофраст покачал головой.

– Тогда слушай. Оказывается, если бросить лягушку в котёл с кипящей водой, она попытается сразу выбраться или даже выпрыгнет. Но, удивительно, если её опустить в холодную воду, а затем постепенно нагревать, то сначала она почему-то не проявляет беспокойства. До определённой поры! А пока будет наслаждаться жизнью и останется плавать, пока вода не покажется ей слишком горячей. Только затем начнёт, вероятно, думать, что же происходит и что ей делать дальше.

Аристотель оторвал взгляд от лягушки и посмотрел на Феофраста.

– Тебе не показалось удивительным, – спросил он, – что лягушка не пытается спасаться бегством, пока вода ощущается ею прохладной? А когда вода становится непереносимо горячей, лягушка оказывается неспособной, чтобы выбраться из неприятной ситуации, спасти свою жизнь. Она проявляет слабоволие, у неё нет сил, потому что не догадается о грядущей опасности. И вот что я называю феноменом ошпаренной лягушки: пока лягушке ничто не мешает, она остаётся в котле и будет сварена заживо.

Феофраст пожал плечами, но не удержался от вопроса:

– Как думаешь, Аристо, почему с лягушкой происходит всё именно таким образом? Наверно, из-за того, что её жизненный опыт не имел подобных испытаний. Вот почему она не знает, что делать в такой ситуации.

– Ты почти прав, мой друг! – Аристотель обрадовался размышления Феофраста. – Именно так настроены механизмы восприятия угрозы у нашей лягушки – на внезапное изменение, а не на медленные, постепенные перемены температуры воды в котле, как в нашем случае.

Показывая свой простой опыт, Аристотель искренне радовался, словно открыл нечто невероятное. Он жил ради таких мгновений, когда находил верный путь, когда ему открывались решения, показывалась истина. Продолжая находиться в приподнятом настроении, учёный зашагал по комнате кругами, делясь с другом своими планами:

– Я хочу овладеть всеми знаниями о природе, открыть новые законы жизни. Ведь в каждом произведении природы найдётся для меня нечто, достойное удивления. Хочу узнать правду о жизни всех существ, которых она вмещает в себе. Хочу обнаружить в них внутреннюю связь в противоположность внешней, классифицировать по признакам приближения к человеку.

– Пожалей себя, Аристо. – Феофраст улыбнулся. – Для чего тебе это всё нужно?

– Для того, чтобы обо всём рассказать людям, чтобы они правильно себя вели по отношению к природе и её обитателям.

В этом был весь Аристотель, нетерпеливый и неуёмный в исследованиях и выводах.

Плавание от Лесбоса до Македонии заняло вдвое больше времени, чем предполагалось, – двадцать дней. Причиной оказалась непогода, разыгравшаяся на море в пору, когда ей не следовала быть. Обычно навигация для всех видов судов заканчивается поздней осенью, когда ветры меняют направление и, становясь непредсказуемыми, поднимают крутую волну. Аристотель с семьёй и друзьями отбыли с Лесбоса в середине лета, в пору, самую благодатную для морского путешествия. Мореплавание по изумрудной глади тогда становится похожим на приятную прогулку.