Анатолий Ильяхов - Орёл в стае не летает

– Какое решение примешь, Аристо?

Аристотель резко встал со скамьи, вышел из беседки и нервно зашагал по шуршащей гравийной дорожке. На ходу коротко бросил:

– Поеду!

– Зачем тебе нужен сын тирана? – изумился Феофраст. – Это безумие – согласиться на приглашение царя варваров, дня не думая!

У Феофраста заблестели глаза, от возмущения или крайнего удивления. Он уже кричал в спину Аристотелю:

– Ты учёный, а не нянька царскому наследнику! Зачем тебе испытывать судьбу в такое время, когда вся Греция поднимается против Македонии? Тирания будет разгромлена, и тогда неизвестно, какие испытания ждут тебя. Подумай, ты рискуешь не только репутацией учёного, но и собственной головой, жизнью. Твои друзья и я не перенесём твоего осуждения Грецией. Одумайся, Аристо! Разве тебе плохо в Митилене рядом со мной?

Аристотель остановился, повернулся к Феофрасту, обнял и привлёк к груди.

– Друг мой верный, славный. Мне рядом с тобой чудесно живётся, легко работается. Если бы не твоё приглашение год назад, я не представляю, как и где жил бы после гибели Гермия, когда персы угрожали мне смертью. Я благодарен, друг мой Феофраст, что позвал к себе, в твоём доме я с семьёй ощущаю понимание и поддержку.

Аристотель отстранился от Феофраста и заглянул в глаза.

– Ты мой друг, значит, поймёшь, почему я не могу отказаться от предложения Филиппа. В положении беглеца от дурных событий, преследующих меня в последнее время, служба при македонском дворе станет для меня значительным событием. – Он сделал паузу. – Если назвать наставничество службой.

Аристотель перевёл дух; по белым пятнам, выступившим на лице, было заметно, что философ взволнован. Феофраст давно не видел его таким.

– Я соглашусь наставлять сына Филиппа вовсе не из-за вознаграждения, хотя в моём положении деньги не будут лишними. Я вижу в предложении македонского царя добрый для себя знак. К тому же занятия с наследником царя дадут мне определённую свободу действий и, надеюсь, повод для новых направлений в научной работе.

Аристотель понизил голос, словно приглашал Феофраста в заговорщики:

– Это судьба. Ты помнишь, зачем Платон, рискуя жизнью, трижды посещал двор сиракузских тиранов Дионисия Старшего и его сына, Дионисия Младшего? Он убеждал их, насколько выгодно построение справедливого государства во главе с мудрым правителем, не приносящим соотечественникам разочарований. Увы, тираны оказались не податливым для философии материалом.

Аристотель уже почти кричал, размахивая руками:

– Оба тирана успели сформироваться как чудовище, поэтому Платон не смог реализовать замечательную идею, а сам едва не погиб. А в Пелле я смогу начать с детской души, чистой добрым помыслам. У меня получится, и тем отдам свой долг великому Платону.

Феофраст осознал, что Аристотель говорил о том, в чём был абсолютно убеждён:

– Волею судеб у меня появляется возможность воспитать сына царя, будущего правителя, с добродетельными качествами, о которых стоит только мечтать. Я буду рядом каждый день, чтобы посеять в его юной светлой душе семена добра и уважения к народу. Он узнает от меня, что власть над свободными людьми прекрасней, чем господство над рабами. Со мной вместе он построит царство, где будет счастлив сам и его народ. Я покажу всей Греции, каким может быть идеальный с точки зрения философии правитель.

Феофраст надумал что-то спросить у друга, но Аристотеля уже было трудно остановить:

– Пока власть и философия не сольются воедино, до тех пор государствам не избавиться от несчастий и зол. Я воспитаю сына царя, варвара по крови, эллином по духу, и тогда Греция забудет об угрозах от Македонии. Вот для чего я отправляюсь в Македонию!

– Аристо, а твои исследования, научные труды? Что будет с ними? На Лесбосе у тебя всё ладится! Или моё присутствие рядом с тобой стало в тягость?

В голосе Феофраста просквозила грусть. Аристотель улыбнулся.

– Феофраст, друг мой! Благодаря тебе мне очень хорошо чувствуется на Лесбосе. Но я нужен сыну Филиппа, понимай, ради могущества Греции. – Аристотель хитро прищурил глаз. – А чтобы мы не переживали друг за друга, предлагаю поехать вместе. Ты будешь учить наследника наукам, в чём силён, мне в помощь, и не отдалишься от своих научных занятий, найдя для себя нужные темы. Если согласен, таким будет моё условие в ответе Филиппу.

Феофраст сразу не мог сообразить, что отвечать. Предложение было неожиданным, но показалось интересным, заманчивым. Он нерешительно произнёс:

– Позволь мне подумать. Поговорю с семьёй. Завтра скажу.

Они крепко обнялись и сразу направились в дом.

Неожиданно в воздухе запахло прохладой. Только что жаркий диск солнца на глазах стал покрываться облачной пеленой. Светлый день неестественно быстро угасал, уступая натиску неизвестно откуда взявшейся тёмной туче. Туча становилась огромной и безобразной, пока окончательно не прикрыла собой небо. Вместе с Митиленой во мрак погрузился весь Лесбос… Дружно всполохнули ослепительно-яркие молнии, раздались раскаты грома. Кто наблюдал это природное чудо, подумал, что во мрак погрузилась вся Греция…

После недолго завтрака Филипп поспешил в кабинет, в котором любил уединяться, когда неразрешённые дела слишком наваливались на него. Если во дворце знали, что царь работает в кабинете, никто не осмеливался тревожить его без нужды – ни слуги, ни супруга Олимпиада, и даже ближайшие советники. Лишь секретарь Элний, облечённый особым доверием за двадцатилетнюю службу, робко царапался в дверь, когда понимал, что деваться некуда…

Обычно Элний доставлял сюда донесения военачальников и тайных агентов – последних содержалось немало Филиппом в греческих городах, во Фракии и даже в Персии. Царь проводил здесь время в раздумьях, диктовал секретарю распоряжения, но особо важные послания отписывал лично, сообразно хитросплетениям собственной политики в отношениях с друзьями и противниками. Бывало, во время отдыха царь доставал из заветного сундука дорогие сердцу папирусы, перечитывая труды мудрецов, среди которых выделял Пифагора. С чем не был согласен Филипп, так это то, что после смерти душа человека переселяется в животных, например в осла или хорька. Столь мерзкое предположение философа не вязалось с представлениями Филиппа о царской родословной.

Кабинет достался Филиппу от царя Пердикки, старшего брата, который неожиданно погиб в сражении с иллирийцами вместе с войском в четыре тысячи воинов. Ужасная трагедия! Заняв престол, Филипп наказал Иллирию, а после затеял перепланировку помещения и ремонт. Идея обновления захватила его, и он, несмотря на занятость, лично принялся за подборку материалов, следил за качеством исполнения работ. Опытный в подобных делах советник Антипатр был недоволен тем, что ему, как и эконому* Хейрисофосу, царь не доверил отделку своего кабинета. Филипп оставался непреклонный, сам довёл работы до завершения, и теперь на тихой стороне дворца у него есть чудесное место для досуга.