Семён Штейнберг - Жизнь вместо жизни

Всё решилось в один из осенних, слякотных вечеров, после просмотра очередного «сериала» для малышей.

Умотавшись за день, Витюшка заснул в кровати, не раздевшись, прямо поверх одеяла. Я этого не заметил, увлёкшись трансляцией хоккея. Зайдя в комнату, Наташа хотела забрать его домой, но увидев спящего ребёнка, остановилась в нерешительности. Она стояла, склонившись над сыном, и не знала, что делать. Вытаскивать из кровати, значит, наверняка, разбудить. Жалко. Оставлять его здесь, самой уйти к себе, – неудобно. Слёзы, сами по себе, помимо её воли, ручьём лились из её глаз. Услышав знакомое всхлипывание, оглянулся. Держась руками за кроватку, Наташа рыдала навзрыд… Что могло её так взволновать? Какие переживания теснились в её душе?… Подойдя к ней, обнял её за плечи… Обычно это её успокаивало, но сегодня всё наоборот. Повернулась, уткнулась в мою грудь и зарыдала ещё больше…

– Наташа, милая, что случилось? – Ничего не отвечая, она показала глазами на свернувшегося калачиком, безмятежно спящего Витюшку… Я всё понял, – она переживала за сына. Смахнув слёзы с её глаз, держа её мокрые от слёз щёки в своих руках, смотрел ей прямо в глаза:

– Наташенька, миленькая, хорошенькая! Не уходи, оставайся с нами, – Наташа испуганно взглянула на меня. – Не бойся, милая, я тебя пальцем не трону, ни один волосок не упадёт с твоей головы. Дорогая, милая, я люблю тебя, я очень люблю тебя, мне очень плохо без тебя, без вас. Оставайся навсегда, на всю жизнь.

От испуга, или от неожиданности, Наташа пыталась оттолкнуть меня, но я успел перехватить её руки. Так мы стояли, взявшись за руки, пока силы, вконец, не оставили её. Обессиленная, она беззвучно опустилась на диван. Не выпуская её рук, присел рядом с ней.

– Понимаю, тебе нелегко сейчас принять решение – ты боишься предать его отца. Не бойся, я не буду тебя заставлять забыть его. В твоей душе хватит места для нас обоих, я буду рядом с ним. Витюшку я усыновлю – он давно просит быть его папой, нужно только твоё разрешение…Ты думаешь, что ОН осудит тебя. Не осудит. Раз он не может оттуда, свысока, вернуться к вам, и оттуда увидит тебя счастливой, он будет радоваться за тебя. За тебя и за сына Сколько времени так просидели, я не знаю. Мы сидели и молчали. Можно было только догадываться, какие мысли одолевали её… Я не мешал ей… Наташа высвободилась из моих рук, молча, посмотрела мне в глаза. В её глазах по- прежнему стояли слёзы, но это были уже другие слёзы. Не было ни испуга, ни страха, ни обиды. Не говоря ни слова, направилась к выходу…

– Уходишь?

– Не могу же я спать на пустом диване – без подушки, без одеяла…

Она оставалась с нами всю неделю …

Посадила сына на колени.

– Ты не передумал взять дядю Сеню в папы?

– Нет, не передумал! Мама, ты разрешаешь?!

– Куда от вас, мужиков, денешься. Кого угодно уболтаете!

– Ура! – Витюшка был не седьмом небе от счастья…

В конце недели подошла ко мне:

– Заявление подавать пойдёшь? Или мне тебя вести? Или уже передумал?…

Через месяц, незадолго до Нового года, мы поженились… Наташа взяла двойную фамилию. Короткова – Полянская. Свадьбу она просила не делать. Посидели в кафе со свидетелями и Витюшкой… Через неделю я подал заявление на его усыновление. Ещё до рождения, мальчика хотели назвать Андрюшей, если будет девочка – Верочкой, но после всего случившегося, Наташа решила оставить ему имя отца, поэтому решили не менять ему и фамилию…

По случаю бракосочетания, мне было предоставлено две недели отгулов; Наташа оформила отпуск на это же время, а Витюшка был освобождён от яслей. Мы были все вместе. Нашему счастью не было предела. Несколько дней мы прожили как в счастливом сне. Потом сели в поезд и поехали на Урал, ко мне домой.

Напуганная уральскими морозами, Наташа кинулась запасаться теплой одеждой – мне с трудом удалось её остановить. Единственное, что мы приобрели – это хорошие, плотной вязки спортивные костюмы и детские лыжи для Витюшки. И ещё – детские валеночки – «пимы», как я их назвал. Втихушку от меня, Наташа набрала шерстяных, домашней вязки, носков, по две пары на каждого. Крепления на детские лыжи, сделал сам, из старых офицерских портупей, подогнав их под валенки. Билетов я взял четыре, и всё купе было в нашем распоряжении. Поезд приходил днём, после обеда. Проснувшись после дневного сна, ещё спросонья, Витюшка не узнал меня в штатском, ни за что не хотел идти ко мне на руки, жался к матери. Кое – как проснулся, узнал – самому стало смешно.

Нужно было видеть лица моих родителей, когда втроём, с ребёнком на руках и с незнакомой женщиной, без предупреждения, предстал на пороге родительского дома. Ситуацию сгладила Наташа, улыбнулась.

– Короткова -Полянская, в девичестве Блейман, прошу любить и жаловать. После её улыбки, сердиться уже никто не мог…

Наш приезд я рассчитал так, что бы первые дни попали на выходные. На следующий день пришла сестра с мужем и двумя племянниками – младший был почти ровесником Витюшки, чуть старше, – они быстро нашли общий язык – в этот день, впервые за много лет, вся наша семья собралась вместе. Судя по оживлённому разговору на кухне и за столом, женщины тоже успешно «зацепились» языками. Меня это обрадовало, но не удивило – Наташа была очень общительным человеком… Свой «фитиль» я получил – за то, что ничего не написал, не предупредил о приезде. Витюшка быстро освоился, родители тоже приняли его, не хуже, чем родных внуков, особенно после того, когда они узнали от меня историю первой Наташиной семьи. День прошёл на славу – от небольшой напряжённости первых минут встречи, не осталось и следа…

Из немногих достопримечательностей нашего небольшого городка был обелиск на границе Европы и Азии, всего в нескольких километрах от нас. В день приезда, выйдя из душного вагона, Наташа поперхнулась морозным воздухом, но сегодня она с удовольствием вдыхала чистый, лесной воздух, не замечая, что на улице около двадцати мороза. Мороза – это сильно сказано, поскольку в тихую, безветренную погоду двадцать градусов даже не ощущается. Основную часть пути, до окраины города, мы проехали на автобусе. Километра полтора, как настоящие туристы, пошли на лыжах – Наташа впереди, за ней Витюшка, последним, замыкающим – я.

Тишина в лесу стояла что ни есть звенящая, только скрипели, покачиваясь, вековые сосны, сбрасывая на нас, с тридцатиметровой высоты своих вершин, миллиарды серебристых снежинок. Через каждые десять шагов Наташа останавливалась и оборачивалась, не потерялись ли мы, – ей всё время казалось, что мы идём уже очень долго по глухой, непроходимой тайге и давно заблудились…

… Заметённая снегом, вековая тайга начала её пугать ещё возле Перми, где поезд мчался между выраставшими из скал и уходящими прямо в небо, высоченными елями и соснами, по очень узкой, чуть шире самого вагона, просеке, прорубленной в скалах, в заснеженной, «дремучей» тайге. Наташе всё время казалось, что скоро эта узенькая просека закончится, рельсы и дорога заблудятся в этой заснеженной непроходимой чаще, среди вечных снегов. Поезд остановится, и они, вместе с сыном, останутся тут навсегда…