Жанна Швыдкая - Огранка. Первая книга декалогии «Гравитация жизни»

Первым делом тато вынес из дома и сжег всякое старье, затем укрепил фундамент, заменил разбитые стекла и подровнял перекошенные двери. Мама замазала кизяком (конским навозом, перемешанным с глиной и соломой) трещины в стенах и аккуратно все побелила. Своего колодца в нашем дворе не было, поэтому родителям приходилось ходить за водой к соседям через дорогу, а потом поднимать тяжелые ведра к нам на пригорок. Туалет представлял собой обычное деревенское отхожее место без света и располагался в огороде, метрах в двадцати от дома. Зимой ветер надувал в него сквозь щели снег, и мама часто простывала, для меня же в сенях дома было припасено специальное ведро.

Рядом с домом находился центральный магазин «КООПТОРГ» с полуразрушенным кирпичным крыльцом, бессменными мухоловками, свисающими липкими лентами с потолка, и горками сладкой, чуть подтаявшей халвы за мутными стеклянными витринами. Халва манила меня своим густым ароматом, и я очень хотела быть хорошей девочкой, чтобы мама мне ее купила. Окрестные жители, срезая путь в магазин, ходили прямиком через наш двор, вдоль окон, и я часто наблюдала, сидя за кухонной тумбой-столом, покрытой новенькой цветастой клеенкой, как чьи-то ноги идут сперва в одну сторону, а через некоторое время возвращаются в сопровождении сетчатой авоськи с продуктами. Заросли дерезы с маленькими фиолетовыми цветочками и красными ягодами, которые все почему-то называли волчьими, плотной колючей стеной отгораживали наш двор от большой дороги. Нередко на многочисленных проплешинах среди кустов собирались местные выпивохи, и тогда до самой ночи разлетались их крики и песни. Иногда среди ночи кто-то начинал колотить к нам в окна, требуя водки, и, не находя отклика, засыпал прямо среди помидоров или картошки в огороде за домом.

Рядом с входной дверью располагалась еще одна, которая вела во вторую часть дома, – маленькую комнату, служившую сараем. Тато держал там свой красный мотоцикл «Минск», канистры с бензином и всякую хозяйскую утварь. В его владениях всегда был идеальный порядок, к чему он приучал и меня. Гвозди, болты, гайки, шурупы и прочие мелочи были рассортированы в соответствии с их размером и назначением по серым пластмассовым баночкам из-под чистящего кухонного средства, каждая из которых была непременно подписана и занимала строго отведенное ей место на полке. Стены сарая были поделены на зоны, в которых отдельно размещались запчасти для мотоцикла, слесарные инструменты, лопаты, грабли, коса и другие необходимые в частном доме вещицы. Все свободное время тато проводил в этом сарае. С техникой он всегда дружил, содержал ее в идеальном состоянии, все время что-то разбирая, перетирая, смазывая и собирая. Летом, когда мы возвращались из села домой, я всегда сидела спереди на бензобаке, крепко держась за руль, мама ехала сзади, одной рукой удерживая между собой и тато сестренку, второй – сумку с продуктами на колене, а на багажнике всегда крепился еще мешок с овощами. Не знаю, какие прочностные характеристики закладывали создатели в эту двухколесную машину, но с суммарным семейным весом в двести с небольшим килограммов она справлялась прекрасно.

Вряд ли задумывались тогда молодые Лида и Вася Пономаренко, что, связав свою судьбу с Каневом и «Магнитом», приняв это смелое решение и сделав такой ответственный шаг, они в корне изменили не только свою жизнь, но и мою с сестрой, и последующих поколений. Для меня это стало примером того, что человек может и должен влиять на свою судьбу и формировать свое будущее. И за это я им безгранично благодарна.

Недалеко от дома была большая лужа с темным илистым дном. Чтобы пробраться к ней, мне приходилось преодолевать высокую земляную насыпь и старую, поросшую сорняками свалку. В один из жарких летних дней я обнаружила, что лужа высохла, дно растрескалось и стало похоже на черные плитки шоколада. Некоторые «плитки» были еще влажные, словно подтаяли на солнце, и глянцево блестели, другие, наоборот, уже пересохли и скрутились в трубочки. Неожиданно найденная огромная «шоколадка» подействовала на меня завораживающе, и в следующее мгновение я бросилась собирать «плитки», сразу же отправив первый кусок в рот. Получилось невкусно, уж точно несладко и до слез обидно. Я начала выплевывать землю, растирая ее ладошкой по заплаканному лицу, и мне очень-очень захотелось, чтобы прямо сейчас у меня в руках оказался цветик-семицветик* (Сказка «Цветик-Семицветик», В. Катаев, 1940). Сорвав один из семи лепестков, я бы запустила его по ветру и сказала: «Лети, лети лепесток, через запад на восток, облети вокруг Земли, быть по-моему вели!» – и в тот же миг эти черные пластинки превратились бы в настоящий шоколад или мягкий черный гематоген, который мама иногда покупала в аптеке через дорогу.

Со сладостями у меня всегда были особые отношения. Я получала их либо по праздникам, либо когда кто-то приходил в гости, но при этом всегда только за хорошее поведение. У нас никогда не лежали конфеты в вазе на столе, как это было принято у других, а все куда-то пряталось. Может, поэтому мне всегда их так сильно хотелось, а может, и по другой причине: ведь сладости мне давали, только если я их заслуживала, то есть была хорошей девочкой. В такие моменты меня хвалили и всячески показывали, что любят, и чем больше я съедала сладостей, тем лучше выглядела в собственных глазах. Не знаю, что было для меня тогда важнее: конфета или внимание родителей, в любом случае получение обычной конфеты стало в какой-то момент моей главной целью, синонимом счастья, синонимом родительской любви, внешних проявлений которой мне так недоставало.

Однажды моя безудержная тяга к сладкому чуть не привела к беде. Доставая из-под шкафа закатившийся красный резиновый мячик, я обнаружила на полу белые круглые таблетки, похожие на сладкие витаминки-аскорбинки. Забыв про мяч, я тут же собрала их в ладошки и, спрятавшись за шторой у окна, быстро съела. Были они сладкими или горькими, я не запомнила, но вкус воды с марганцовкой, которой мама промывала мне желудок, обнаружив пустые обертки от нафталина, отпечатался в памяти навсегда.

Приезжая в гости к бабушке в село, я первым делом спрашивала, есть ли у нее конфетка. Бабушка заговорщически, словно это был только наш с ней секрет, улыбалась, и я тут же неслась в дом перетряхивать тумбочки и шухлядки. Не найдя заветный мешок на нижнем уровне, я забиралась на спинку дивана и, встав на цыпочки, начинала прочесывать рукой по фанерному шкафу сверху. Где-нибудь в дальнем углу, между альбомами со старыми, выцветшими фотографиями, какими-то белыми узелками, круглой синей медицинской лампой и мамиными пожелтевшими школьными тетрадями мешок со сладостями обязательно находился. Схватив добычу, я прыгала вниз, садилась на диван и опустошала его, старательно сворачивая и складывая пустые обертки обратно в мешок. Сперва уничтожались шоколадные конфеты, затем батончики и ириски, после чего наступала очередь карамелек и барбарисок, а напоследок и сахарного печенья – ну не оставлять же его с пустыми фантиками!