Сергей Мельгунов - Легенда о сепаратном мире. Канун революции

Если Семенников более или менее осторожен в использовании документов, то пошедший по его стопам Чернов, как мы уже видели, чрезвычайно поспешен в выводах и склонен к обличительным кривотолкам. Представитель русского командования на ноябрьской конференции в Шантильи, ген. Жилинский, действительно высказался за ликвидацию военных действий в Дарданеллах. Ссылаясь на его секретную телеграмму Алексееву 28 ноября, Чернов утверждает, что Жилинский в ней сообщал «истинный невысказанный мотив» такого решения – опасность «создания постоянного английского нового Гибралтара при выходе в Средиземное море». «Такое полное дословное совпадение с письмом Васильчиковой трудно объяснить простой случайностью». Приведенная фраза имеется в телеграмме Жилинского. Из сделанного выше обозрения довольно определенно вытекает, что такое толкование было ходячим в некоторых националистических кругах, и, следовательно, не Жилинский заимствовал его из немецкой аргументации, а скорее немцы подсказали Васильчиковой его употребление 33 33 Сам термин «Гибралтар» в Дарданеллах имел уже давность. Так, в 1896 г. Ганато, бывший в то время министром ин. д. во Франции, предостерегая русского посла в Париже Моренгейма о рискованности проявляемой Россией тенденции «монополизировать» Турцию, говорил: «Если вас даже и впустят в Константинополь, то в тот же час англичане возведут в Дарданеллах Гибралтар, который закроет вам всякий выход». .

Как логически Чернов связывает телеграмму представителя военного командования ген. Жилинского с частным письмом Васильчиковой Царю, неизвестно. Надо, по-видимому, расширить плацдарм и к делу подготовки сепаратного мира привлечь еще и военное командование. Но это будет уже сфера досужей фантазии. «Секретные мотивы» ген. Жилинского не имели никакого отношения к соображениям, побуждавшим действовать закулисных дирижеров миссии царской фрейлины. Дело в том, что попытка английских десантных сил овладеть Галлиполийским полуостровом, предпринятая 24 июля, потерпела фиаско, и Галлиполи грозило обратиться в «кладбище… десантных армий». Вместе с тем в связи с неудачами на русском фронте совершенно изменялась военная конъюнктура. В России произошла смена верховного командования, и на авансцену выступил новый нач. штаба ген. Алексеев, в руках которого было сосредоточено «фактическое» командование и который относился скептически к возможности и надобности завоевания Константинополя…

«По поводу тяжелого, чтобы не сказать безвыходного, положения англичан в Дарданеллах, – сообщал Кудашев 10 сентября, – я спросил ген. Алексеева, что бы наиболее соответствовало нашим военным интересам: чтобы англичане ослабили французский фронт и высадили еще войска в проливах или же поддержали французов для активных действий на Западном фронте? Генерал на это ответил приблизительно так: для нас ликвидация дарданелльской операции, конечно, самая важная задача, ибо, разрешись она, можно будет заключить сепаратный мир с Турцией и перебросить кавказскую армию против Германии, а это может решить участь войны в нашу пользу, так как и немцы устали, и появление свежих сил может сразу все изменить. Впрочем, заметил генерал, активное действие французов возможно и теперь: для нас оно очень желательно, ибо все усилия, все пополнения германцев направлены на нас, и мы уже сплошь 5 месяцев выдерживаем всю тяжесть войны».

В последовавшее затем время произошло присоединение Болгарии к центральным державам. «Положение, созданное решением Болгарии присоединиться к нашим врагам, – писал Кудашев 8 октября, – считается ген. Алексеевым настолько серьезным, что он мне категорически заявил, что мы из него не выйдем, если не заключим мира с Турцией. На мое замечание, что такой мир, даже если бы удалось заключить… обозначал бы крушение всех наших надежд на разрешение больного константинопольского вопроса, ген. Алексеев ответил: “Что же делать? С необходимостью приходится мириться… Создается положение, при котором разумно можно будет рассчитывать на достижение цели войны: изгнание врага из наших пределов и сокрушение опасности для нашего существования военной мощи Германии. Преследовать иные цели – значит гоняться за миражем…”» Мнение Алексеева склонялось к усилению помощи Сербии и выполнению июльского соглашения в Шантильи о посылке 150 тыс. англо-французских войск в Салоники – созданию особой балканской армии, в основу которой должны быть положены силы галлиполийского десанта. С этой точки зрения в согласии с полученными директивами Жилинский, назначенный в конце октября в проектировавшийся высший военный совет союзников, и высказывался за ликвидацию галлиполийского десанта.

Точке зрения Алексеева в «секретной записке», поданной кап. Бубновым (морское вед.), был противопоставлен иной план: «Стремясь на соединение с Турцией, Германия, конечно, главным образом стремится к азиатской Турции, источнику всего того, что Германии надо. Поэтому главным объектом ее стратегии должен быть Босфор (не Дарданеллы). В их руках он станет неуязвимым, и немцы оттуда станут вечной угрозой не только для нас, но и для англичан и для французов… Посылка отрядов в Салоники не дает нам ничего: еще будут вестись переговоры о их посылке, когда немцы дойдут до Константинополя. Отсюда следует необходимость их предупредить на Босфоре с целью разобщения Малой Азии, для чего достаточна только морская оккупация. Другими словами, необходимо, чтобы союзники, хотя бы ценою громадных жертв, прорвались через Дарданеллы, помогли нашему флоту прорваться (также ценою крупных жертв) сквозь Босфор и затем, хотя бы базируясь только на Севастополе, окончательно обезвредить появление в Константинополе немцев из Болгарии. Если это невозможно, то судьба Константинополя, несмотря ни на какие десанты в Салониках, решена окончательно, притом против нас и против наших союзников, ибо Босфор в руках Германии – такая же угроза для Англии (Египта, Индии), как и для нас». Конечный вывод Бубнова: надо убедить союзников, особенно англичан, в необходимости «принести в жертву хотя бы пол их эскадры, но прорваться через Дарданеллы».

«Хотя я всегда отношусь очень осторожно к вспышкам воображения таких талантливых людей, как напр., кап. Бубнов, у которых талант переплетается с подчас неудержимым увлечением, я думаю, – комментирует Кудашев, – что он проводит правильную мысль… Записка Бубнова должна быть сегодня подана на Высочайшее благовоззрение. Не знаю, последует ли затем по ней и исполнение… Лично я думаю, что… появление флота перед Константинополем было бы единственным удобным моментом для заключения мира с турками и какой-нибудь русско-французско-английской опеки, обеспечивающей нам свободное пользование проливами». Очевидно, «ясное мышление» Алексеева одержало верх над неудержимым увлечением» 34.