Лайош Мештерхази - В нескольких шагах граница...

Потом они пошли дальше. Возможно, они искали двух людей, но в коричневой парусиновой одежде. На наше счастье, не мы одни ходили здесь парами. Как видно, близилась смена – там, где дорога была прямая, мы видели впереди себя множество групп: они шли вшестером, вчетвером, а чаще всего вдвоем. В шахтерских сапогах, шапках, с лампами и без ламп. Даже Бела и тот не слишком от них отличался, а я тем более, так как был в таком же сером парусиновом костюме, какой носили большинство шахтеров. За нами, шагах в тридцати, шли двое в такой же одежде. Два жандарма, прибывшие сюда, вероятно, в связи с забастовкой, не знали людей в лицо.

Мы ушли от жандармов уже далеко вперед, когда Бела, вздыхая, сказал:

– Ух, жарко! Меня, если хочешь знать, даже пот прошиб от страха…

И у меня пересохло горло и душа ушла в пятки. Дорога в верхний поселок была довольно длинная и очень крутая. Я полагал, что у Тамаша Покола и компании вполне достанет времени, чтобы натравить на нас всех местных шпиков. Я сказал Беле:

– Если судьба сведет нас еще раз с жандармами, мы едва ли легко отделаемся.

Не помню, где я читал: во время эпидемии холеры раньше других заболевает тот, кто больше всего боится заболеть. А жандарм, как видно, та же холера. Едва проговорил последнее слово – возможно, я сказал это е без причины: мне показалось, что за неожиданным поворотом послышались шаги идущих навстречу людей, – как перед нами снова выросли два жандарма. Они стояли в десяти шагах от нас, немного в стороне от дороги, за поворотом, – наверное, в засаде. Мы едва сдержали дрожь в ногах и приготовились играть прежнюю комедию. Мы продолжали идти и, когда оказались почти рядом, коснулись руками края фуражек. Один жандарм вышел на дорогу и махнул.

– Подойдите сюда!.. Документы!

Что теперь будет?

Если бы они стояли перед нами оба, тогда бы мы могли напасть на них одновременно; может быть, мы обезоружили бы их, может быть, тогда у нас была бы хоть крошечная надежда…

Мы смущенно посмотрели вокруг, потом я сунул руку во внутренний карман – разумеется, за письмом Ваги, которое у нас оставалось.

В это время подошли шедшие за нами два шахтера. Я никогда их не видел, но, словно бы мы были закадычными друзьями, один из них задорно сказал:

– Так, так, беседуете, Йошка, тратите дорогое время на господ жандармов! Опять опоздаете на смену, и опять у вас удержат десять крон!

Я сделал движение, чтобы достать письмо, во вдруг повернувшись к неожиданно подоспевшему «другу», пожал плечами и взглянул на жандарма. А шахтер продолжал игру. Это был молодой человек – ему можно было дать скорее двадцать, чем тридцать лет, – с большим кадыком, худой, веснушчатый. На голове фуражка лихо сдвинута назад.

– Сколько мне еще тащить твою лампу? Ведь ты сказал, что только закуришь, а сам уже выкурил две сигареты! – И он протянул мне лампу с большой медной ручкой. – Ну, пошли!

Жандарм с бесстрастным лицом махнул:

– Ладно, идите!

Мы присоединились к нашим спасителям и торопливо пошли по дороге. Когда мы отошли от жандармов шагов на пятьдесят, веснушчатый, смеясь, сказал:

– Ловко я их обошел, а?… Вы контрабандисты?

– Мм… Не совсем контрабандисты, но…

– Документы не в порядке, а? Я видел: вы были не очень-то рады встрече. А у этих подлецов такие глаза, что сразу высмотрят, кого не надо! Ну ладно. Главное, что вы отделались. А лампу давай сюда!

Он мало интересовался нами и больше говорил о себе. Он никак не мог нарадоваться, что так ловко обошел жандармов.

– В прошлый раз было так же, – рассказывал он. – Тогда с таможенниками. Они хотели обыскать человека с рюкзаком, а я ему крикнул: «Что ж ты, друг, не идешь! Сколько мне еще тебя ждать?» И ругал все на свете. Ну и как вы думаете, отпустили его таможенники? Даже рты разинули от удивления, что дали такого маху. А у этого типа десять килограммов кофе в зернах в рюкзаке, он тащил его в Дьёр из Вены. Без пошлины!

Он так потешался и хохотал, что закашлялся и ему пришлось остановиться. Он бил себя в грудь, чтобы кашель прошел. Потом затих и больше уже не хвастался. Лишь улыбка не сходила с его лица и по временам он гордо мне подмигивал.

Перед верхним поселком мы расстались, он и его спутник протянули нам руки:

– Куда вы идете?

Я сказал, что мы ищем братьев Эберлейн.

Он сразу стал серьезен, в глазах его исчезла плутоватая искорка. Он наклонился к моему уху и прошептал:

– Ну, приятель, тогда прекрасно, что полицейские не прощупали, кто ты есть! – И он снова улыбнулся и подмигнул: – Ваше счастье, что недалеко. Вон первый дом – это их, – показал он рукой.

В самом деле, это было счастье: я взглянул и увидел, что верхний поселок состоял всего-навсего из одного, самое большее из двух рядов домов, и там, метрах в ста от нас, стоял автокараван; вокруг него вся улица зеленела от солдатской одежды.

Крайние дома поселка выходили садами в лес. Как я заметил, крохотный домик, к которому мы направлялись, состоял из двух квартир. Поселок был такой же, как большинство шахтерских поселков, лишь построенный, быть может, позднее, чем нижний. Это можно было определить по крышам: они были менее закопчены.

Тот маленький домик был самый крайний, его окружал забор в рост человека. Здесь, вблизи леса, дерево ценится дешево. Крохотный садик, калитка открыта, в саду старик пропалывает грядки. Он огромного роста, на целую голову выше нас, хотя и сутулится: видно, что некогда был шахтером. Пунцовое лицо обрамляли седые волосы и седая борода. Из-под больших белых моржовых усов торчала остывшая трубка.

– Мы ищем братьев Эберлейн, – сказал я по-немецки.

Он подошел, осмотрел нас.

– Мы идем из Шопрона, – сказал я. – Меня послал товарищ Брандт. Он послал нас к Ханзи Винклеру, но того сегодня утром арестовали. – Старик поднял брови, но удивления не выказал. – Жена Ханзи Винклера направила нас сюда, – закончил я.

Он вытер большую костлявую руку о старые холщовые штаны и протянул нам. Потом повернулся к кухне:

– Входите, товарищи.

В наши дни люди часто жалуются на жизнь, на дорогие продукты. Люди подсчитывают, сколько можно было купить жира из однодневного заработка раньше и сколько сейчас.

Я старый революционер и, следовательно, принципиальный друг недовольства. Здоровое недовольство и запросы движут мир вперед. Таков уж человек – он всегда желает больше и лучше, чем имеет. Что касается этих сравнений – сколько жиру могли купить раньше и сколько сегодня, – с ними я тоже согласен.

Были места, где можно было хорошо заработать. Служащие и вообще-то жили лучше, чем теперь, хорошо жили и некоторые слои квалифицированных рабочих, если они работали.

Я помню, в 1913 году я восемь месяцев работал на МАВАГе, в паровозном цехе. Я получал пятьдесят филлеров в час. Работа была тяжелая, говорить нечего; токарная обработка сложных частей цилиндра – дело весьма деликатное: малейшая царапина – уже брак. Эту работу поручали не всякому токарю, и мне платили пятьдесят филлеров в час.