Валентин Пикуль - Слово и дело. Книга 2. «Мои любезные конфиденты»

— Всем по чарке, — велел фельдмаршал. — И более чарок не будет. Воду беречь. Ни колодцев, ни родников здесь нету. Пошли!

Мост из бочек остался у Геничей неразрушен (на случай внезапной ретирады).

И начался поход. Беспримерный в истории войн!

Шли русские по косе Арабата — как по лезвию острого ножа, воткнутого прямо в сердце ханства проклятого, ненасытного.

— Солдаты! — говорили офицеры. — Отныне любой из вас — генерал. Маневр свой обдумывай. Действуй спокойно. Сильный слабого ободряй. Молодые ближе к ветеранам держитесь… Помощи не жди, ее не будет. Россия за тридевять земель осталась!

Миних своим солдатам думать не разрешал:

— Здесь думаю один я! Да и зачем им думать, если я уже все продумал? «Солдатский катехизис» века прошлого учит: «Армия оленей, руководимая львом, сильнее армии львов, руководимой оленем». Это верно! Оленям только и осталось, что во всем льву повиноваться мне!

Старинный шлях уводил армию на Бендеры — совсем в другую сторону от Очакова. Когда турки уверились, что русские идут на Бендеры, Миних круто развернул армию на юг — прямо на Очаков, только сейчас обнаружив перед противником свои истинные планы. Солдаты зашагали целиной, спаленной заживо. Для воодушевления слабых без устали рокотали барабаны, грохотом своим они покрывали колесные визги. Гобоисты дудели в полковые гобои.

Армия шла в трех каре, и птица с высоты поднебесной видела, как ползли через степь три громадных щетинистых жука… Вместе с русскими воинами шагали сейчас на Очаков хорваты и сербы, венгры и греки, македонцы и валахи, молдаване и болгары; в седлах качались усатые сонные запорожцы. Любой народ, что страдал от турок в притеснении, имел своих сынов в русской армии.

Каре уплывали, как корабли, в душный угар степей.

Утопая в мучнистой пыли, почасту падали люди.

— Воды… хоть капельку, — просили упавшие.

Ревел скот. Непоеный. Второй день. И третий.

Скотина умирала на земле — рядом с людьми.

И люди умирали на земле — подле скотины…

— Усилить шаг! — рычал Миних из окошка кареты.

Фельдмаршала нагнал усталый Манштейн:

— Очакова не видать, а люди умирают как мухи.

Миних высунулся из окошка кареты — красномордый.

— Это не новость, — отвечал он. — Русские умирают молча. А вот я помню французов… Так они визжали перед смертью. Передайте от меня казакам, чтобы поймали хоть одного татарина…

Поймали! С расспросу пленного выяснилось, что обмануть хитрого врага фальшивым заходом на Бендерский шлях все же не удалось. Очаков сильно укреплен, а гарнизон его усилен отборными войсками из босняков и арнаутов. Армия напряглась в марш-рывке, торопясь выйти к Очакову. Померкло солнце, и впереди возникла туча багрового дыма: турки подожгли степь. Сухие травы сгорали со свистом. Пыль, перемешанная с пеплом горьким, забила горло. Люди дышали раскаленным прахом и… шли! шли! шли!

Травинки не осталось после пали. Доска — не степь.

Фуражиры возвращались пустые.

Где-то послышалась стрельба. Миних заволновался:

— Всему есть конец, и кажется, мы выходим к цели…

Высоко в небе взметнуло язык рыжего пламени.

— Неужто снова паль пущают? Сгорим, братцы…

Миних из кареты перебрался в седло — поскакал.

Вернулся обратно растрепанный, почти счастливый:

— Это не пожар в степи — турки жгут свои форштадты…

«Наша армия, с темнотою ко городу пришед, обступила город кругом и, как пришли, в ружье становились несмотря на салютацию с города из пушек, и тако до свету в ружье пребывали…»

Они пришли! А за рвом глубоким, с нерушимых фасов бастионов, смеялись над ними турки. Они бы смеялись еще больше, узнай только про Анну Даниловну…

Рано утром из разведки вернулась кавалерия, успев за ночь обскакать побережье по дуге лимана.

— Мы пропали — ни одного корабля в лимане! Князь Трубецкой опять обманул армию. Не только хлеба, но даже осадной артиллерии к Очакову не прислал.

Манштейн добавил с лестью, пропитанной тонким ядом:

— Это могло бы устрашить кого угодно, только не вас, мой экселенц. (Миних начал сопеть.) Конечно, — продолжал Манштейн, — ваше сиятельство имеет случай блеснуть своим гением и… Не взять ли вам этот Очаков голыми руками?

— Глас свыше — это глас пушек! — сказал фон Бисмарк.

Из окон башни рижского замка виднелась полноводная Двина, заставленная кораблями. Прошел торговец с коромыслом, на котором висели для продажи связки свечей сальных, словно гроздья бананов. Русская девка-франтиха торговала из корзин лубяных лимонами. Заезжий архангелогородец тащил на базар несуразный куль мороженой трески. Говорливые бабы несли в сырых тряпках скатки сочного творога. Поражало в Риге обилие евреев на улицах; местные шейлоки как будто ничего не делали, но всегда при деле находились… А за рекою видел Бисмарк — поля, луга, леса, укрывавшие Митаву; крутились крылья мельниц и высились там шпицы пасторатов, похожие на мызы баронские.

— Латы мне! — приказал фон Бисмарк.

Слуга стянул на лопатках губернатора тесемки латные. Из груды перчаток Бисмарк выбрал боевые — уснащенные стальными лепестками. Шпагу он отбросил — взял палаш. Войска построены. Пушки заряжены. Более ждать нельзя! Бисмарк закинул латы плащом и, звеня коваными ботфортами, пошагал вниз по лестнице.

Ударом ноги он распахнул двери замковой башни, вышел на набережную, сел в карету.

— Дирекция — на Митаву! — приказал офицерам.

А вслед за региментом с пушками ехали… кибитки. Десятки и сотни кибиток, и все они пустые, затянутые черным коленкором, как гробы. Народ в ужасе шарахался по сторонам. Он уже знал эти кибитки — в таких вот самых возят в Сибирь преступников. «Глас свыше — это глас пушек!» — восклицал Бисмарк…

В эти дни король прусский не отпускал от себя фон Браккеля, посла петербургского. Однажды он ему сказал со всею прямотой короля-солдата:

— Ставлю на тысячу червонных (золотом, конечно), что все мы останемся с большим носом, а герцогом на Митаве станет… Ну как его? Опять забыл… Вот этот договязый парень, который в карты по вечерам с царицею играет. Не могу вспомнить, как его зовут. Бирен, что ли?

Фон Браккель выпучид глаза — как пузыри.

— Да быть того не может! — заорал посол России. — Императрица Анна всем в Европе обещала в дела курляндские не мешаться!

Тогда король прусский стал щекотать фон Браккеля, будто щенка, который даже повизгивал. При этом он говорил ему:

— Сознайтесь королю… хотя бы ради сплетни! Сознайтесь же, что русские полки стоят возле Митавы с пушками.

— О нет, король! Вас в заблуждение ввели агенты легкомысленные… Выборы герцога будут абсолютно свободны!