Автор неизвестен - Аспазия
- Название:Аспазия
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:неизвестно
- Год:неизвестен
- ISBN:нет данных
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Автор неизвестен - Аспазия краткое содержание
Доподлинно не известны ни дата ее рождения, ни смерти. В истории она осталась как одна из самых умных и блистательных гетер. Свою карьеру на этом поприще начала в Милете, на родине сказочных мифов и куртизанок. Ее отец-философ по имени Аксиох, увидев, какой красотой наделили боги его дочь, решил, что такая красавица не может составить счастье одному человеку, ее удел — доставлять удовольствие всему человечеству. Поэтому и дал ей солидное образование, соответствующее ее великому, по его мнению, предназначению в этом мире.
Если верить поэтам, в детстве Аспазию (или Аспасию) похитили и увезли в Мегару или Коринф. Здесь она росла в качестве невольницы своих похитителей, постаравшихся развратить ее. Привлекательная и умная девушка сумела очаровать богатого афинянина, который выкупил ее, и она оказалась на свободе.
По другим сведениям, Аспазия до прибытия в Афины никуда не выезжала из Милета, где вела жизнь куртизанки. Но легкие интрижки вскоре надоели — сердце жаждало настоящей (и желательно великой!) любви. В поисках таковой Аспазия перебралась в Афины, неофициальную столицу Эллады. Денег к этому времени она скопила достаточно, поэтому с несколькими подругами купила дом и организовала школу риторики. Многие исследователи настаивают на том, что это был обычный публичный дом — правда, высшего класса, где Аспазия преподавала девушкам историю, философию, политику, а также искусство любви.
«Каждая женщина, — вещала гетера, — должна быть свободной в выборе мужа, а не выходить за назначенного ей родителями или опекунами; муж обязан воспитать свою жену и разрешать ей высказывать свои мысли».
Вскоре «школа» Аспазии стала едва ли не самым популярным местом в Афинах. Пообщаться с красивой и неординарной женщиной, с ее умными прелестницами приходили знаменитые философы: Зенон, Протагор. Врач Гиппократ и гениальный ваятель Фидий сделались завсегдатаями в доме этой гетеры. В Афинах заговорили о том, что в прекрасном теле женщины поселилась мудрая душа Пифагора. Сократ, юноша с пылкой душой, влюбился в Аспазию и не отходил от нее ни на шаг, а позднее, когда стал известным философом, подчеркивал, что обязан этим Аспазии.
Наслушавшись восторженных отзывов друга Сократа, на куртизанку-философа решил взглянуть и правитель города Перикл.
Наверное, это была любовь с первого взгляда… Ему исполнилось сорок — возраст опытного воина. Он обладал силой, своеобразной мужской привлекательностью и пользовался славой лучшего правителя в истории Афин. Аспазия была прекрасна, как пристало подруге правителя, и умна — как положено советнику вождя… Ее салон переместился в дом Перикла. Сам же стратег незадолго перед этим (по другим сведениям, только встретившись с Аспазией) развелся со своей женой и, заботясь о ее будущем, дал ей приданое и вновь выдал замуж, оставив при себе сыновей.
Впервые в истории античной Греции философы и политики выслушивали советы женщины и следовали им. Более того: правитель допустил свою любовницу к принятию политических решений, она составляла речи для его выступлений в народном собрании и сопровождала любимого даже в военных походах. Современники и потомки, как отмечают многие исследователи, неоднозначно оценивали такое «ненормальное» положение дел. Так, поэт Кратинус был уверен: «Распутство создало для Перикла Юнону — Аспасию, его защитницу с глазами собаки». А некоторые историки вообще склонны считать, что гетера и приехала в Афины с единственной целью — покорить Перикла, этого «достойнейшего из эллинов», о котором она столько слышала…
Закон Афин не допускал брака с чужестранкой. И ребенка гетеры, родившегося через пять лет после начала их связи, долгое время считали незаконнорожденным… Только когда оба старших сына Перикла погибли от чумы, ребенок наложницы был признан наследником.
Аспазия быстро добилась уважения, достойного жены правителя, сохранив при этом свободу, какой могли пользоваться лишь гетеры. Она не чуралась застолий, сама их организовывала, являясь душой и центром увеселений… Более того, позволяла себе принимать посетителей и в отсутствие мужа, развлекала их беседой, угощала вином, что, по афинским обычаям, являлось совсем уж недопустимым.
Многие утверждали, что милетская гетера превратила жилище правителя в дом разврата. На философских пирах непременно присутствовали красивые девушки для вполне определенных целей. Что касается военных походов, в которых верная подруга сопровождала своего супруга и благодетеля, то она делала это не в одиночку: за ней непременно следовал обоз куртизанок из ее школы, и женщины неплохо зарабатывали, ублажая изголодавшихся без любви мужчин.
В конце концов народное собрание обвинило подругу Перикла в сводничестве и развращении юных девушек. Аспазия предстала перед судом. Неизвестно, чем бы все закончилось, если бы защитником не выступил сам Перикл. Великий правитель плакал! «Он бы не пролил столько слез, если бы речь шла о его собственной жизни», — не без иронии подметил Эсхил. Слезы отважного полководца и государственного мужа настолько поразили судей, что те согласились признать невиновность гетеры. Но несмотря на это в появлявшейся череде бесконечных комедийных пьес ее продолжали высмеивать как распутную и продажную женщину.
После суда Аспазия смирилась с традиционной для благочестивых матрон ролью супруги-затворницы. Возможно, наедине с Периклом она продолжала обсуждать государственные вопросы и даже давала правителю советы, но шумные философские пиры в их доме больше не устраивались. История же донесла до наших дней такой факт. Когда Сократа полушутливо-полусерьезно спрашивали, как воспитать хорошую жену, он без тени сомнения отвечал: «Об этом гораздо лучше расскажет Аспазия!» Как всякая примерная супруга, она прощала мужу минутные слабости, после которых он все равно возвращался к ней — великой искуснице по части разжигания любовных страстей.
«Каким великим искусством или силой она обладала, если подчинила себе занимавших первое место государственных деятелей и даже философы много говорили о ней как о женщине незаурядной, — писал Плутарх. — Тем не менее очевидно, что привязанность Перикла к Аспазии была основана скорее на страстной любви. Говорят, что при уходе из дома и при возвращении с площади он ежедневно приветствовал ее и целовал».
Перикл и Аспазия прожили вместе двадцать лет. А потом на Афины с Востока обрушилась страшная эпидемия, которая скосила множество афинян. Не обошла она и дом Перикла. Ушла из жизни его сестра, умерли оба сына от первого брака. Потом наступила очередь самого правителя…
После смерти супруга Аспазия незамедлительно вышла замуж — вернее, перешла на содержание к некому торговцу скотом, бывшему когда-то ее учеником, Лизиклу, решив своими руками сделать из него великую личность. Благодаря ее педагогическим стараниям недавний скототорговец превратился в прекрасного оратора, снискавшего повсеместную популярность в Афинах. Через год его уже избрали стратегом, а еще через несколько месяцев он погиб в одном из сражений…
Пережила Аспазия и смерть еще одного стратега — Перикла-младшего, собственного сына, одержавшего победу над спартанцами в морской битве при Аргинусских островах. Но, увы, неблагодарные сограждане казнили его в числе других стратегов только за то, что не все трупы погибших в этом сражении афинян были выловлены из бушующих волн и погребены в земле.
Говорят, вскоре после этого и его мать отошла в мир иной…
Аспазия - читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)
Интервал:
Закладка:
— Поди сюда, Фидипид! — крикнул кто-то, увидав его. — Наверно, ты много торговался, старый скупец, не правда ли?
— Конечно, — отвечал Фидипид, — за эти две рыбки с меня хотели два обола…
— И наконец ты их выторговал?..
— За один, — проворчал Фидипид, — но наверно товар ничего не стоит, так как иначе старуха не уступила бы мне его так дешево… Вечно приходится быть обманутым!
— Фидипид, — продолжал один, — ты человек, умеющий вести свой дом, но что скажешь ты в защиту расточительности Перикла, который желает, чтобы привезенное сюда сокровище Делоса было истрачено на всевозможные зрелища и большой роскошный храм Паллады в Акрополе, не имеешь ли ты сказать что-нибудь против, Фидипид?
— Сохрани меня от этого Афина Паллада! — вскричал Фидипид. — Да сойдут благословение всех наших богов на голову нашего великого и мудрого Перикла! Я не имею возразить ничего против. Я скажу только: мы должны иметь роскошный храм на вершине Акрополя и если бы за него пришлось отдать все сокровище…
— Как, ты скупишься у себя в собственном доме и так щедр на общественные деньги, — раздались голоса со всех сторон.
— Конечно, — возразил Фидипид, — дома не стоит того, чтобы быть щедрым, и притом, много ли мы все бываем дома? Разве дела позволяют афинянину оставаться дома: то он должен идти на рынок, то в народное собрание, то в другие собрания, то туда, то сюда, то отправиться в Пирей, то за город посмотреть свои поля и овец. Когда же, спрашиваю я, бывает дома афинский гражданин? Афинянин принадлежит общественной жизни и общественная жизнь — ему, поэтому, я всегда говорю, будьте скромны дома, но щедры и великодушны в общественной жизни, для всех. То, чем я украшаю мой собственный дом, радует меня очень недолго, и, может быть, уже мой сын и наследник растратит все, но то, что я помогу построить на вершине Акрополя, будет держаться долее, перейдет к позднейшим потомкам.
— Фидипид прав, — говорили мужчины, глядя друг на друга и кивая головами, но член партии олигархов, уже ранее позволивший себе шутки по поводу народа, снова возвысил голос.
— Все должно делаться в меру, — сказал он, — сеять надо рукой, а не прямо из мешка. Если мы не будем держаться меры, то гордое здание афинского могущества и величия падет…
— Пусть оно падет тебе на нос! — раздался гневный голос продавца лент из Галимоса, грозившего кулаком олигарху.
Все окружающие засмеялись. Фидипид продолжал:
— Посмотрите на богатейших афинян, они знают, что приобретут большую славу не постройкой себе роскошных жилищ, а сооружением кораблей для государства, содержанием хора для общественных представлений и другими подобного рода вещами, и хотя этим они поддерживают только блеск общественной жизни, но бывают случаи, что они даже разоряются на этом.
— Действительно, — снова вмешался олигарх, — так поступают богачи и часто случается, что содержа на свой счет трагический хор и кормя его всевозможными изысканными блюдами для сохранения голоса, они вдобавок еще имеют удовольствие — когда этот хор бывает побежден другим — видеть себя осмеянными. Поверьте, что подобное обыкновение чересчур размягчает афинские нравы. Не мешало бы обратить некоторое внимание на мужественных лакедемонян.
— Друг лаконцев! — раздались в кругу насмешливые восклицания.
— Да, друг лаконцев, — сказал олигарх, — и, повторяю, мы должны последовать примеру спартанцев, иначе наше благоденствие не будет долговечно, и, если мы будем продолжать оставлять бразды правления в руках бедного и голодного класса…
Продавец лент из Галимоса, услышав издали эти слова, снова сжал кулаки. Товарищи с трудом могли удержать его.
— Я видел в прошлую ночь удивительный сон, — начал один из присутствующих, — и хотел бы знать, что может он значить. Мне снилось, что меня окружает глубокая тьма, затем я увидел человека с чертами Перикла, водрузившего факел, который все увеличивался до тех пор, пока не осветил небо, как яркое солнце, тогда и все вокруг осветилось. Но громадный солнечный факел начал извлекать из земли испарения, которые становились все гуще и темнее и собирались в тучи, так что наконец факел совершенно исчез за ними и сделалось так же темно, как и прежде. Не может ли этот сон быть предзнаменованием какого-нибудь несчастья?
— Не все сны посылаются богами, — заметил один из слушателей.
— Ты ошибаешься, — вмешался олигарх, — все сны имеют значение. Меня самого спас однажды предостерегающий сон, когда я собирался сесть на корабль, который во время переезда погиб в волнах; боги не желали, чтобы я погиб таким образом…
— По всей вероятности, они желали, чтобы ты был повешен! — крикнул продавец лент из Галимоса, давая волю своему долго сдерживаемому гневу.
Олигарх бросил на говорившего мрачный взгляд, казалось, что он хочет отомстить смелому насмешнику, но, оглянувшись вокруг, он увидел лица, смеявшиеся одобрительным смехом, и так как сам насмешник подошел к нему, как-бы желая схватиться с ним, то он отступил и исчез в толпе народа, двинувшегося по дороге к Пниксу, так как наступил час собрания. Продавец лент, все еще не успокоившийся, обратился к сикионийцу, стоявшему около него.
— Ты слышал, — сказал он, — что позволяет себе говорить в Афинах один из негодяев-олигархов? Они смеют презирать простой народ, потому что мы бедны, как будто вследствие этого мы менее афинские граждане, чем они! Правда, я торгую лентами, а моя жена из нужды уже дважды жила в кормилицах, но закон запрещает упрекать афинских граждан за то, что они бедны. В глазах Паллады я такой же афинский гражданин, как если бы жил в богатом дворце вместо маленькой хижины. Я благодарю богов, что родился афинским гражданином и когда я рано утром иду из Галимоса в город, и предо мною сияет Акрополь с ярко освещенной солнцем статуей богини, мне кажется, что она кивает мне головой и говорит: «Ты также один из моих сынов», тогда сердце во мне бьется от радости и благодарю героя Тезея за то, что он сделал нас, всех детей Аттики, одинаково равными перед законом; и как отличаются наши Афины от всех остальных эллинских городов! Что-нибудь да значит такое управление, как наше, когда все граждане помогают управлять государством! В последние дни я много ломал себе голову, насколько справедливы поступки Перикла. Перикл умен, очень умен — я вполне согласен с ним относительно перевоза в Афины делосского сокровища, точно так же, как с употреблением денег на народ и на постройку нового храма богини Паллады — но мы граждане, с другой стороны, можем и не соглашаться на другие меры, мы можем показать, что мы господа, что мы должны решать дела, что Афинами правит народ…
Так говорил продавец лент из Галимоса, обращаясь к своему знакомому из Сикиона. Затем он вошел в лавку своего приятеля, брадобрея Споргилоса, приказал гладко выбрить себе подбородок и щеки, чтобы в достойном виде появиться на собрании среди других граждан, затем передал Споргилосу свой короб с товаром, чтобы он смотрел за ним до его возвращения с народного собрания. Затем продавец лент вместе с толпой остальных граждан отправился на Пникс. Его новый знакомец из Сикиона не оставлял его, желая узнать от него еще многое. Он мог сопровождать его до самого места собрания.
Читать дальшеИнтервал:
Закладка:
