Автор неизвестен - Аспазия
- Название:Аспазия
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:неизвестно
- Год:неизвестен
- ISBN:нет данных
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Автор неизвестен - Аспазия краткое содержание
Доподлинно не известны ни дата ее рождения, ни смерти. В истории она осталась как одна из самых умных и блистательных гетер. Свою карьеру на этом поприще начала в Милете, на родине сказочных мифов и куртизанок. Ее отец-философ по имени Аксиох, увидев, какой красотой наделили боги его дочь, решил, что такая красавица не может составить счастье одному человеку, ее удел — доставлять удовольствие всему человечеству. Поэтому и дал ей солидное образование, соответствующее ее великому, по его мнению, предназначению в этом мире.
Если верить поэтам, в детстве Аспазию (или Аспасию) похитили и увезли в Мегару или Коринф. Здесь она росла в качестве невольницы своих похитителей, постаравшихся развратить ее. Привлекательная и умная девушка сумела очаровать богатого афинянина, который выкупил ее, и она оказалась на свободе.
По другим сведениям, Аспазия до прибытия в Афины никуда не выезжала из Милета, где вела жизнь куртизанки. Но легкие интрижки вскоре надоели — сердце жаждало настоящей (и желательно великой!) любви. В поисках таковой Аспазия перебралась в Афины, неофициальную столицу Эллады. Денег к этому времени она скопила достаточно, поэтому с несколькими подругами купила дом и организовала школу риторики. Многие исследователи настаивают на том, что это был обычный публичный дом — правда, высшего класса, где Аспазия преподавала девушкам историю, философию, политику, а также искусство любви.
«Каждая женщина, — вещала гетера, — должна быть свободной в выборе мужа, а не выходить за назначенного ей родителями или опекунами; муж обязан воспитать свою жену и разрешать ей высказывать свои мысли».
Вскоре «школа» Аспазии стала едва ли не самым популярным местом в Афинах. Пообщаться с красивой и неординарной женщиной, с ее умными прелестницами приходили знаменитые философы: Зенон, Протагор. Врач Гиппократ и гениальный ваятель Фидий сделались завсегдатаями в доме этой гетеры. В Афинах заговорили о том, что в прекрасном теле женщины поселилась мудрая душа Пифагора. Сократ, юноша с пылкой душой, влюбился в Аспазию и не отходил от нее ни на шаг, а позднее, когда стал известным философом, подчеркивал, что обязан этим Аспазии.
Наслушавшись восторженных отзывов друга Сократа, на куртизанку-философа решил взглянуть и правитель города Перикл.
Наверное, это была любовь с первого взгляда… Ему исполнилось сорок — возраст опытного воина. Он обладал силой, своеобразной мужской привлекательностью и пользовался славой лучшего правителя в истории Афин. Аспазия была прекрасна, как пристало подруге правителя, и умна — как положено советнику вождя… Ее салон переместился в дом Перикла. Сам же стратег незадолго перед этим (по другим сведениям, только встретившись с Аспазией) развелся со своей женой и, заботясь о ее будущем, дал ей приданое и вновь выдал замуж, оставив при себе сыновей.
Впервые в истории античной Греции философы и политики выслушивали советы женщины и следовали им. Более того: правитель допустил свою любовницу к принятию политических решений, она составляла речи для его выступлений в народном собрании и сопровождала любимого даже в военных походах. Современники и потомки, как отмечают многие исследователи, неоднозначно оценивали такое «ненормальное» положение дел. Так, поэт Кратинус был уверен: «Распутство создало для Перикла Юнону — Аспасию, его защитницу с глазами собаки». А некоторые историки вообще склонны считать, что гетера и приехала в Афины с единственной целью — покорить Перикла, этого «достойнейшего из эллинов», о котором она столько слышала…
Закон Афин не допускал брака с чужестранкой. И ребенка гетеры, родившегося через пять лет после начала их связи, долгое время считали незаконнорожденным… Только когда оба старших сына Перикла погибли от чумы, ребенок наложницы был признан наследником.
Аспазия быстро добилась уважения, достойного жены правителя, сохранив при этом свободу, какой могли пользоваться лишь гетеры. Она не чуралась застолий, сама их организовывала, являясь душой и центром увеселений… Более того, позволяла себе принимать посетителей и в отсутствие мужа, развлекала их беседой, угощала вином, что, по афинским обычаям, являлось совсем уж недопустимым.
Многие утверждали, что милетская гетера превратила жилище правителя в дом разврата. На философских пирах непременно присутствовали красивые девушки для вполне определенных целей. Что касается военных походов, в которых верная подруга сопровождала своего супруга и благодетеля, то она делала это не в одиночку: за ней непременно следовал обоз куртизанок из ее школы, и женщины неплохо зарабатывали, ублажая изголодавшихся без любви мужчин.
В конце концов народное собрание обвинило подругу Перикла в сводничестве и развращении юных девушек. Аспазия предстала перед судом. Неизвестно, чем бы все закончилось, если бы защитником не выступил сам Перикл. Великий правитель плакал! «Он бы не пролил столько слез, если бы речь шла о его собственной жизни», — не без иронии подметил Эсхил. Слезы отважного полководца и государственного мужа настолько поразили судей, что те согласились признать невиновность гетеры. Но несмотря на это в появлявшейся череде бесконечных комедийных пьес ее продолжали высмеивать как распутную и продажную женщину.
После суда Аспазия смирилась с традиционной для благочестивых матрон ролью супруги-затворницы. Возможно, наедине с Периклом она продолжала обсуждать государственные вопросы и даже давала правителю советы, но шумные философские пиры в их доме больше не устраивались. История же донесла до наших дней такой факт. Когда Сократа полушутливо-полусерьезно спрашивали, как воспитать хорошую жену, он без тени сомнения отвечал: «Об этом гораздо лучше расскажет Аспазия!» Как всякая примерная супруга, она прощала мужу минутные слабости, после которых он все равно возвращался к ней — великой искуснице по части разжигания любовных страстей.
«Каким великим искусством или силой она обладала, если подчинила себе занимавших первое место государственных деятелей и даже философы много говорили о ней как о женщине незаурядной, — писал Плутарх. — Тем не менее очевидно, что привязанность Перикла к Аспазии была основана скорее на страстной любви. Говорят, что при уходе из дома и при возвращении с площади он ежедневно приветствовал ее и целовал».
Перикл и Аспазия прожили вместе двадцать лет. А потом на Афины с Востока обрушилась страшная эпидемия, которая скосила множество афинян. Не обошла она и дом Перикла. Ушла из жизни его сестра, умерли оба сына от первого брака. Потом наступила очередь самого правителя…
После смерти супруга Аспазия незамедлительно вышла замуж — вернее, перешла на содержание к некому торговцу скотом, бывшему когда-то ее учеником, Лизиклу, решив своими руками сделать из него великую личность. Благодаря ее педагогическим стараниям недавний скототорговец превратился в прекрасного оратора, снискавшего повсеместную популярность в Афинах. Через год его уже избрали стратегом, а еще через несколько месяцев он погиб в одном из сражений…
Пережила Аспазия и смерть еще одного стратега — Перикла-младшего, собственного сына, одержавшего победу над спартанцами в морской битве при Аргинусских островах. Но, увы, неблагодарные сограждане казнили его в числе других стратегов только за то, что не все трупы погибших в этом сражении афинян были выловлены из бушующих волн и погребены в земле.
Говорят, вскоре после этого и его мать отошла в мир иной…
Аспазия - читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)
Интервал:
Закладка:
В ответ на эти слова Полос патетически пропел:
Не бойся дорогой,
На небе есть еще Зевес,
Который видит все и мудро управляет.
— Вообще говоря, — продолжал Полос, понижая тон, — я знаю этого человека очень хорошо. О, Гиппоникос, ты думаешь, что можешь сообщить мне о нем что-нибудь новое, но я сам могу рассказать тебе то, чего ты не знаешь: какие средства он употреблял, чтобы заставить меня отказаться от участия в трагедии Софокла. Он обещал мне прибавить большую сумму к общественной плате за мое участие, если я соглашусь играть в трагедии Эврипида. Я же поступил, как Филоктет с хитроумным Одиссеем.
— Благодарю богов, Полос, — сказал Гиппоникос, — что такой человек, как ты, остался верен нам, так как хор может быть безупречен, но если авторы никуда не годятся, то афиняне будут свистать и кричать.
— А я благодарю богов, — сказал Полос, — что хор Софокла достался тебе, Гиппоникос, потому, что как бы ни были хороши актеры, но если хор недостаточно блестящ, то афиняне стучат руками и ногами и заглушают пьесу.
В это время в дом вошли двое новых посетителей, то были актеры Деметрий и Каллипид. Они были любезно приняты Гиппоникосом и обменялись приветствиями с Полосом, с которым уже много раз встречались на подмостках в трагедиях Софокла.
— Теперь я вижу в моем доме собравшимся все, что должно обеспечить победу «Антигоне», — заметил Гиппоникос.
— Упражнение хора, — сказал Софокл актерам, — уже давно началось. Гиппоникос с нетерпением ожидал вас, наконец вы здесь, и мы немедленно приступим к раздаче ролей. Сначала идет роль Антигоны, которую, само собой разумеется, возьмет Полос… Но, — перебил он сам себя, обращаясь к Полосу, — скажи мне, слышал ли ты о прекрасной милезианке Аспазии?
И когда последний отвечал утвердительно, поэт продолжал:
— Если бы мы захотели послушаться этой милезианки, любезный Полос, то я должен был бы просить архонта дозволить мне взять женщину для роли Антигоны. У меня был с ней небольшой спор, в котором она сильно порицала наше обыкновение отдавать женские роли мужчинам и утверждала, что женщине следует дозволить выступать на подмостках. Напрасно ссылался я на маски, которые скрывают лицо и громадное пространство театра…
Полос презрительно засмеялся.
— Как! — вскричал он с негодованием. — Когда я вышел в роли Электры и говорил: «О, божественный свет, о воздушный эфир…», никто не подумал бы, что я не женщина, глядя на мои манеры, слыша мой голос, раздававшийся из-под маски.
— Никто! Никто! — вскричали все.
— А когда я обнимал урну с прахом брата… — продолжал взволнованный Полос.
— Весь театр был тронут и глубоко потрясен! — вскричал Софокл, и остальные согласились с его мнением. — На сцене, — продолжал Софокл, никогда не слышно было более трогательного, более женственного голоса, чем твой.
— Надеюсь, ты не хочешь этим сказать, что мой голос всегда имел женственный характер. Я полагаю, что ты еще помнишь меня в роли Аякса: «О горе мне, что я выпустил эту презренную из рук…»
Голос Полоса при этих словах звучал совершенно иначе…
— Это могучий голос героя! — вскричали все слушатели.
— А мой Филоктет, — продолжал Полос, — помните мое восклицание, когда змеиный яд проникает в мои жилы: «О горе мне!.».
И снова все вскричали:
— Какой страстный голос! Какое естественное выражение ужаса и отчаяния!
— А помните, продолжал Полос, как я в конце трагедии говорил: «…я умираю и прощаюсь с землей, с ее источниками и сладостным питьем…»
— Да, это было прекрасное мгновение, — вскричал Гиппоникос, — но самая лучшая по моему мнению твоя роль — это роль Аякса.
— О, Гиппоникос! — сказал Софокл, — ты вполне справедливо восхваляешь Полоса, но не забывай также заслуг Деметрия и Каллипида: ими также восхищаются во всех эллинских городах, они также помогли победе моих трагедий. — Тебе, Деметрий, — продолжал он, — на этот раз я предоставляю достойную роль Креона, Каллипиду — роль Исмены. Нам нужны еще два второстепенных актера, которые выходят на сцену на несколько минут, но я не хотел бы отдавать этих ролей первым встречным.
— Каждый из нас, — вскричали актеры, — готов изобразить столько лиц, сколько угодно, если только они, конечно, не появляются на сцене в одно и то же время.
— Под маской можно играть все: во-первых, роль Гемона, — сказал Софокл, — так как он появляется только тогда, когда Антигону уже уводят на смерть.
— В таком случае, я мог бы исполнить роль Гемона! — вскричал Полос.
— Роль слепого прорицателя Терезия может взять Каллипид, — продолжал Софокл. — Затем остается еще один страж и один вестник. Этим двум приходится говорить длинный монолог, который должен быть передан, как можно лучше. Нет ничего неприятнее, когда подобный монолог ведется человеком, который едва умеет говорить. Я решился сам взять на себя эти две маленькие роли. В прежних пьесах я много раз выходил на сцену подобным же образом.
Актеры вполне одобрили намерение поэта, и Гиппоникос присоединился к ним.
— Наконец, остается Эвридика, супруга Креона, — сказал Софокл, — она появляется в самом конце трагедии и говорит всего несколько слов.
— Дайте мне Эвридику! — вскричал Полос.
— Она уже отдана, — возразил Софокл. — Один актер, еще ни разу не вступавший на подмостках и не желающий сказать своего имени, хочет сыграть Эвридику.
Любопытство Гиппоникоса и актеров было не мало возбуждено таинственным видом поэта, но последний уклонился от дальнейших объяснений. Он подал актерам тексты трагедии, дал им некоторые указания относительно их ролей и костюмов, в которых они должны были выйти, затем Гиппоникос представил им пятнадцать хористов, считая и начальника хора, и пригласил их присутствовать при упражнении хора.
Началось пение гимнов Антигоны. Учитель хора выбивал такт руками и ногами, а иногда, под влиянием возбуждения, всем своим телом. Сам поэт часто присоединялся к нему. Он должен был руководить пением хора, так же, как и придумывать те движения, которыми оно должно было сопровождаться. Он часто отводил в сторону музыканта, схватывал сам лиру и аккомпанировал хору, чтобы иметь возможность лучше направлять как его пение, так и движения.
Как Софокл — в доме Гиппоникоса, также старался и Эврипид в доме Пирилампа, Ион — в доме Мидия, Кратинос — в доме Аристокла и другие поэты в домах других содержателей хоров, точно полководцы, одобряя и возбуждая мужество своей армии, стремясь приобрести победу на празднестве Диониса. Дома содержателей хоров были очагами, из которых возбуждение распространялось по всему городу. У каждого хора, у каждого поэта была своя партия, желавшая ему победы. Обыкновенное, в подобных случаях, возбуждение афинян на этот раз было доведено до предела. Как Гиппоникос, так и Пириламп употребляли все старания, чтобы обеспечить себе победу, и их соперничество, которое каждый день грозило перейти от слов к действиям, давало большую работу афинским языкам. Государственные дела, известия из колоний, сделки в Пирее, все было отложено в сторону, и, если бы афинский флот приготовился к морскому сражению, то и тогда в эти дни о нем говорили бы менее, чем о Гиппоникосе и Пирилампе. Однако в Агоре нашлись двое людей, которые разговаривали совсем о других делах, а не о Гиппоникосе и Пирилампе. Эти люди были Перикл и Анаксагор.
Читать дальшеИнтервал:
Закладка:
