Юлиан Семенов - Смерть Петра

Петр неожиданно спросил:

– Домой, в Копенхавен, не тянет, Витус Иванович?

Беринг отодвинул недопитую чашку чокелата, холодно поинтересовался:

– Я дал вашему императорскому величеству повод быть недовольным моей службой российскому флоту?

Петр покачал головой:

– Все вы, иноземцы, гордитесь своей свободою вольно обращаться со словом… И правильно гордитесь… Почему ж нас лишаете такого же права? Вольность – понятие двустороннее и означает возможность открыто спрашивать про то, что тебя интересует, а не один лишь политес соблюдать…

– В Копенхавен меня не тянет, государь, ибо родина человека там, где его дело, где близкие его живут и друзья. Все это у меня в России; ею во время странствий моих грежу.

– Спасибо. Службу твою ставлю высоко, однако нонешняя твоя экспедиция мне важна не столь теми ценностями, кои, бесспорно, лежат на восточной окраине державы, сколь ее политической функцией. Как полагаешь, в чем я ее вижу?

– В укреплении и обживании всех пограничных оконечностей империи.

– Нет. Это рано еще, силы не те.

– Тогда просил бы вас, государь, изъяснить мне истинную цель предстоящего похода…

Петр поднялся из-за стола, походил по маленькой своей зале, чуть не касаясь головою темного, мореной сосны потолка, остановился возле окна, уперся лбом в стекло, долго смотрел на то, как снег змеился по Неве, потом заговорил:

– Видишь ли ты, Витус Иванович, я сегодня довольно долго просидел в иностранной коллегии, в архиве, а засим в синоде, просматривая те материалы, кои относятся ко времени крестовых походов. И родилась у меня некая консепсия, относящаяся к началу сего тысячелетия, а посему, вполне вероятно, она может быть в действии не один и не два века – нашим потомкам хватит ее расхлебывать…

Беринга как человека морского, то есть сугубо определенного в решениях, всегда поражала манера русского царя «лить» фразы, строго следуя логике, причем, как отмечал неоднократно капитан, тот строил свои рассуждения наподобие спичей, которые произносились при дворе князя Багратиони, – самое важное, основное, ударное, подчас противоположное, казалось бы, строю всего предшествующего рассуждения, – у д а р я л о в самом конце. Поэтому Беринг внимал каждому слову Петра, каждой интонации, фразе, – пустых не было, всякая несла смысл и тонкость.

Петр вернулся к столу, продолжил:

– Ватикан сугубо хранит свои тайны. Однако же чем объяснить столь определенное движение Цезаря на север и запад? А Барбароссы, наоборот, – с севера на юго-восток? Полагаю, что толчком к Барбароссовым кумпаниям был Птолемей, ибо его консепсия до сей поры во многом истинна: «Кто владеет морями, тот правит миром». Не могло не пугать западных европейцев и то, что Птолемей писал о «варварах», причисляя, понятно, и нас к ним. Произошло, коли хочешь, некое смыкание идей Цезаря и Барбароссы, не говоря уж о папе Иннокентии Третьем, отце крестовых походов, в их желании видеть Европу единой, растолкавшей все иные племена и народы. Сдается мне, что крестовые походы были не чем иным, Витус Иванович, как кумпанией по выходу Западной Европы в подбрюшье Азии, в Византию, откуда открыты все пути на Восток. Прогляди схемы их движений, и ты убедишься, что версия моя не лишена некоторого основания. Марко Поло не просто венецианский Беринг, не только искатель новых земель; я склонен считать его талантливейшим папским лазутчиком, прознавшим путь через земли варваров в империю иноцветных. Китай не был страшен в ту пору папскому двору: только у наших художников, Ивана Никитина с Танауэром, разные краски, смешиваясь, являют новое качество. О смешивании китайцев с европейцами Ватикан не помышлял и не помышляет, понимая, что отталкивание сильнее притяжения, особливо в вопросе племенном. Марко Поло прознал и про Урал, и про пути туркестанские, и про Каспий, и про Понт Эвксинский. Ватикан дела свои впрок готовит, и не тогда ли еще возникла мечта отправить в Поднебесную миссионеров, дабы окружить нас, русских, неким общим фронтом: с западу – единые нам по крови поляки с чехами, подданные католичества, с юга – мусульмане, с востока – либо буддистские богдыхане, либо – коли успех будет сопутствовать Ватикану – желтые католики. Сколь тут ни бейся, как ни рубись через Балтику к Ганзе и Лондону, все одно силы государства станет высасывать оборона западных, южных и восточных границ. От Иерусалима, куда так алчно смотрел Ватикан, до Китая – через Персию – рукою подать. Почему я и полагаю, что твой поход на крайний Восток должен не токмо поиском новых островов ограничиться, не одним лишь охранением наших богатств в дальней Татарии, но и поиском удобного сообщения с Америкой, открытой Колумбом…

– Полагаете обратить Новый Свет в нашего союзника? – спросил Беринг.

– Кто не дерзает, тот проигрывает, Витус Иванович. Почему нет?

– Там дикость царствует, там индейцы бьются против британской и гишпанской короны, там зыбко все, государь…

– А у нас сто десять лет назад тому, в году смуты, не было зыбко?! А во время ига?! Но ведь и тогда Ватикан внимательно следил за тем, что происходит в Московии, и после первой же победы начал слать послов и к Калите, и к Василию, а Иван Третий и вовсе сочетался браком с Сонькой Палеологовой…

– Но ведь она была православной…

– Европейское православие – игрушечное, Витус Иванович; только в нашей державе, суровой климатом, лежащей на берегу Ледовитого океана, в него верят, потому как из-за нищеты нашей лишь церква праздник приносит людишкам, надежду, упование на счастье на том свете.

– А ну как нищету искоренить, государь?

– Что ж, русский Лютер может появиться, не спорю, но вера ноне – неистребима, таков мой народ.

– Папы во время походов такое же говорили о западных европейцах, а сколь потом новых религиозных школ создалось?

– На святое голос не подымай, Беринг!

– Сами ж призывали меня к спору…

Петр усмехнулся:

– А ты колюч.

– Попробуй будь иным, в сей же миг схарчат!

– Ладно, ершись, только открой мне российский путь в Новый Свет, это главный смысл твоей экспедиции, но про этот главный смысл только два человека знают: ты да я. О будущем думать надобно загодя, побеждает тот, у кого есть могучий союзник, а могущество определимо двумя параметрами: обилием земель и множественностью народа. У нас его тьма, чуть что не восемь миллионов, оттого и боятся нас… За океан дорога из Гавра дальняя и опасная, а все одно едут – начинать с чистого листа охочи многие; Америка – воистину чистый лист; мы тоже начисто Питербурх зачали, в этом наше сходство. От нас, коли все толком разведать, путь в Америку легок, безопасен и выгоден. Знаю, что и от этой моей препозиции многие шарахнутся, но Спиноза был прав, утверждая: «Верум индекс суй ет фалси»; именно так: «Лишь истина – пробный камень как себя самой, так и лжи».