Марина Лазарева - Золотой Трон

Марпата испуганно переводил взгляд то на отца, то на ламу, то на горящий светильник, то на закрытую дверь.

– Если тебе не понравится здесь, – Чинробнобо словно не замечал замешательства Марпаты, – ты уйдешь. Невольников в этих стенах нет.

Несмотря на то, что в монастырь его привел отец, Марпата все же ждал от него поддержки. Он снова обернулся в сторону Юлгая, но в келье того уже не было.

Марпата остался наедине с сидящим перед ним ламой. Эта темная, вырубленная в скале келья, это дрожащее пламя догорающего светильника, этот облаченный в необычную для Марпаты одежду невозмутимый монах – все настораживало и пугало мальчишку. Ему захотелось быстрее уйти отсюда. Душное замкнутое пространство кельи, запах ячьего жира, его собственная непомерно большая тень, тень ламы, вдруг ожившие на стенах, давили на него непосильным грузом.

Их беседа затянулась. Но чем дольше они разговаривали, тем стремительнее покидало мальчика ощущение подавленности. Странно, но то, что Марпата не мог рассказать родителям, с которыми прожил всю свою долгую пятилетнюю жизнь, он без опасения доверил ламе Чинробнобо. С удивительной легкостью лама Чинробнобо проникал в самые сокровенные мысли Марпаты, и мальчугану казалось, что монах видел его насквозь. Он не стал смеяться над ним. Напротив, он проявил такое внимание, такой интерес, такую чуткость, каких Марпата не ожидал от постороннего человека. Теперь лама Чинробнобо не казался Марпате бесчувственным и безучастным ко всему монахом. Напротив, он смотрел на Марпату с теплотой и пониманием. Появившийся в глазах монаха блеск, непонятный Марпате, скрывал от него самоотверженную решимость помочь мальчику, словно за этим скрывалось что-то большее, глубоко личное, сокровенное. От невозмутимого бездействия ламы не осталось и следа. Невысокий, круглолицый, с гладко выбритой головой, он подошел к Марпате и обнял его за плечи:

– Мальчик мой, то, что ты рассказал мне, заслуживает серьезного внимания. Я не только не в праве отказать тебе в помощи, я обязан решить с тобой эту сложную задачу. Но пока мы оба в самом начале пути. Нам вместе предстоит многое обдумать, многое понять, прежде чем мы увидим главное – ту цель, возможно, начертанную тебе свыше, ради которой ты стремишься в дальние страны. Видишь, я говорю «мы». Это значит, что я помогу тебе достичь всего, что ты хочешь, но для этого ты должен остаться здесь. Через десять дней твой отец придет за тобой, и тогда ты дашь нам ответ: вернешься назад в деревню к родителям, или вместе со мной в этих стенах будешь шаг за шагом продвигаться к цели.

Теперь Марпата доверчиво смотрел ламе в глаза. Здесь, в незнакомом ему монастыре, лама Чинробнобо говорил с ним на равных, словно видел перед собой не ребенка, а взрослого человека. С каждым словом, с каждой высказанной ламой мыслью Марпата все больше и больше доверялся этому человеку.

Монастырь, в который привел Марпату отец, расположился у подножья скалы. Позаимствовав у небольшой плоскогорной равнины часть земли, монахи отгородились от мирской суеты каменной стеной. В монастырском дворе текла совсем иная жизнь, словно и ветры сюда не проникали, и мысли не касались проблем о хлебе насущном. Скала, к которой примыкал двор, была изрезана проходами – коридорами, в глубине которых в маленьких скальных кельях жили монахи. Монастырь был небольшой. Вместе с ламой здесь жили не более десяти монахов, несколько мальчиков, отданных сюда на воспитание родителями, да старый отшельник, замурованный в уединенной пещере.

Марпату поселили в келье с двумя такими же мальчиками, непоседливыми и смешливыми. Порой, ради игры, они устраивали потасовки и тузили друг друга, пока кто-нибудь из старших не разнимал их. В отличие от Марпаты, они носили монашеские мантии, и каждый день посещали занятия. У Марпаты не было обязанностей, он просто созерцал, чем занимались его ровесники. Каждый день он виделся с ламой Чинробнобо, и каждый раз из уст Марпаты лился бурный поток новых и новых вопросов. Порой ответы ламы превращались в затяжные беседы, помогая Марпате смотреть по-иному даже на себя. Очень скоро он познакомился с другими обитателями монастыря. Дни его пребывания в этих стенах наполнились смыслом. Особенно ему нравилось приносить еду старому отшельнику. Еда состояла из воды и горсти сырых зерен. Все это он ставил в маленькую нишу с небольшим отверстием в стене и уходил. Когда он возвращался за посудой, миска была пуста, вода выпита. Значит, монах был жив. У Марпаты не оставалось ни одной свободной минуты, чтобы предаться скуке. Одно тяготило Марпату – он все так же видел по ночам большую реку и город. Он ходил по той неведомой земле, по берегу реки. Ласковая теплая вода гладила ему ноги. Все это казалось таким родным и так манило к себе…

Десять дней пролетели быстро. С утра Марпата подкрепился тсампой [4] Тсампа – основная пища тибетцев. Это смесь жареного ячменя, китайского чая и разогретого масла. Употребляется в виде похлебки. и теперь беззаботно гулял по монастырскому двору. В самой глубине двора, недалеко от каменного забора приютился навес из ячьих шкур, под которым монахи летом сушили целебные травы. Аккуратно, былинка к былинке, развешивали монахи тонкие, на вид почти безжизненные пучки, которые в действительности таили в себе мощные целительные силы и имели власть над многими недугами. Все лето, день ото дня, из беспомощных, лишенных питания травяных организмов, уходила влага, чтобы монахи могли убрать в закрома самое ценное – сухое снадобье. Сейчас, осенью, все травы были заготовлены, и навес пустовал. Зато рядом находилось небольшое строение, представлявшее собой внутри маленькую темную, без окон, комнату. В этой комнате на прямоугольном каменном столе, в небольших кожаных мешочках монахи хранили камни. Тут были и алмазы, и рубины, и изумруды. Монахи собирали их по всему свету, но не ради обогащения и наживы. В их руках камни способны были влиять на мысли, на здоровье и даже на судьбы людей. Марпате нравилось наблюдать за яркими, порой необычными цветами камней. Он открыл скрипучую дверь и вошел внутрь. Мальчик рассматривал камни долго, словно изучал их характер. Вот катохитис. Лама Чинробнобо рассказывал Марпате, что если потереть руки одна об другую и коснуться камня, – он прилипнет к руке. А вот похожий на уголь, черный-пречерный антипатий. Марпата еще не знал его предназначения. Интересно, есть ли такие камни в том далеком городе его снов?… От раздумий Марпату отвлек молодой монах. Он сбился с ног, разыскивая по поручению ламы непоседливого мальчишку. Чинробнобо ждал его.

С шумом распахнулась келейная дверь, ударившись о толстую каменную стену. И Чинробнобо и Юлгай увидели сияющие глаза Марпаты, словно вихрь, влетевшего в келью ламы. Быстрый озорной взгляд мальчугана, брошенный на отца, рассмешил Чинробнобо.