Константин Коничев - Повесть о Воронихине

– Достоин похвалы и вознаграждений достоин! – сказал присутствовавший при этом глава ложи. – Умному человеку награды и поощрения голову не затемнят. Будем же, братья, называть дачу на Черной речке «воронихинской». По достоинству ее строителя и нашего товарища… Кстати, где сейчас Андрей Никифорович? – спросил он, оглядывая гостей, – почему его нет среди нас?..

– Он на плотах, – ответил Строганов.

– То есть как на плотах?

– На плотах подаренного ему для дачи леса, – пояснил граф и, распахнув стеклянную дверь, показал на противоположную сторону Большой Невкн. Там, у самого берега, на сплоченных сосновых бревнах босоногие бабы полоскали белье, скучающий, пригретый солнцем старичок удил рыбу, а на головной части плота, составленной из бревен толщиной в два обхвата, стоял за мольбертом Воронихин.

– Вот он, наш Андре. Пишет картину «Дача на Черной речке». У него и циркуль зодчего, и кисть художника из рук не валятся. Хорошо, друзья, быть человеком, для которого творчество превыше праздности и наслаждений. Андре из таких… – И чтобы не отвлекать его внимание, Строганов снова закрыл дверь, ведущую из библиотеки на галерею…

В те яркие солнечные дни теплого и бодрого Петербургского лета после окончания строительства дачи и устройства парка Воронихин был вправе считать, что его архитектурная работа – восстановление Строгановского дворца и особенно дача на Черной речке дают ему право на звание академика. Но в Академии художеств существовало строгое правило принимать в число избранных по назначению. Воронихин все еще числился «назначенным» кандидатом, но не по архитектуре, а по живописи, за картину «Строгановская картинная галерея». Подошел срок оправдать «назначение», выполнить следующую работу в живописи на звание академика. Вот почему искусный зодчий Воронихин, построив дачу на Черной речке, был вынужден писать с нее еще и картину, дабы пройти баллотировку по классу перспективной живописи. И это ему удалось.

Современники и сотоварищи Воронихина по зодчеству невольно спрашивали себя:

– Как же так могло случиться, что архитектор, построивший всего лишь какую-то дачу на Черной речке, мог взять на себя смелость строить одно из самых величественных зданий в столице и получить на сей счет высочайшее утверждение?..

Такой вопрос не был случаен еще и потому, что в составлении проекта Казанского собора соревновались и другие зодчие с громкими именами – среди них был Камерон.

Мысль о постройке в Петербурге нового собора возникла у Павла Первого еще до того времени, как он стал императором. Эта мысль появилась у наследника во время его путешествия по Европе в 1781–1782 годах. Павел побывал в Италии, восхитился собором Петра в Риме и захотел иметь нечто подобное в Петербурге. Разумеется, при жизни матушки Екатерины Павлу нечего было и думать об этом. Но желание будущего императора не держалось в тайне от Александра Сергеевича Строганова. Граф был близок к наследнику Екатерины, еще когда тот обучался у небезызвестного наставника Порошина. Желание Павла воздвигнуть собор нашло своего деятельного сторонника в лице Строганова. Заблаговременно знал об этом и любимец Строганова архитектор Андрей Воронихин. В это время Андрей Никифорович упрочился в звании архитектора-академика, и прошлое положение «крепостного» было навсегда позабыто.

В бумагах Воронихина уже давно бережно хранилась следующего содержания «отпускная грамота».

«Я, А.С. Строганов, в роде своем не последний, отпустил крепостного своего дворового человека Андрея Никифоровича сына Воронихина, который достался мне по наследству после покойного родителя моего барона С.Г. Строганова… И вольно ему, Воронихину, с сею моей отпускною записаться на службу, в цех, в купечество, или у кого он в услужении быть пожелает, и впредь мне, графу, и наследникам моим до него, Воронихина, и до будущих потомков его дела нет и не вступаться…»

Воронихин пожелал «в услужении быть» у Строганова, да иначе и быть не могло. Скрытое и в какой-то мере явное родство обязывало этому и графа и облагодетельствованного им «дворового» человека.

24 ноября 1800 года из Гатчине Павел Первый в своем указе предписал генералу фон дер Палену:

«Я поручил архитектору Камерону составить проект Казанской церкви в Санкт-Петербурге. Уведомляю Вас о сём для того, чтобы Вы оказали ему содействие, сделав распоряжение. Благосклонный к Вам Павел».

А между тем, независимо от этого императорского поручения, данного Камерону, Андрей Воронихин, не иначе как по подсказу Строганова, уже тщательно работал над различными вариантами проекта Казанского собора. И все они были преотменно оригинальны, каждый по-своему хорош, не подражателен. Со дня предписания Павла Первого о постройке собора и до момента утверждения проекта прошло всего лишь полтора месяца. Естественно, не за этот короткий срок Воронихин смог составить чертежи и детально, с внешней и внутренней стороны, разработать свои предварительные проекты, которые и были представлены Павлу графом Строгановым. Проект Камерона был забракован. Павел и Строганов сошлись во мнениях, что лучше принять план собора русского зодчего, нежели человека не православного, англичанина Камерона; к тому же проект Воронихина с колоннадой, выходящей на Невский проспект, напомнил Павлу римскую колоннаду Бернини. Одной из важных причин предпочтения, оказанного проекту Воронихина, было и то, что Камерон считался любимцем Екатерины, а Павел не жаловал ее любимчиков. Павел верил понимавшему и разборчивому в искусствах графу Строганову, а тот, в свою очередь, верил в способности Воронихина.

«Комиссия о построении Казанской церкви» – так именовала она себя – 8 января 1801 года, во главе со Строгановым, явилась к императору окончательно утверждать воронихинский проект.

Комиссия определила расходную смету в сумме 2 843 434 рубля и, подчиняясь повелению Павла, обязалась построить собор в три года. Павел согласился во всем, кроме постройки колокольни и дома для церковнослужителей. Вычеркнув эти расходы, он учинил надпись: «Кроме сих статей, быть по сему», и собственноручно определил жалование архитектору три тысячи рублей в год. По тем временам плата немалая, сообразуясь с тем, что рабочий каменщик получал не более трехсот рублей в год. Хотел было при этом граф Строганов сказать слово в защиту колокольни, но понял, что его соображение напрасно, так как Павел, словно предупреждая его, вычеркивая из сметы колокольню, пробурчал тоном, не терпящим возражений:

– В Риме у Петра нет колокольни, а нам она и подавно ни к чему!.. Что касается церковнослужителей – эти без жилья не останутся. Итого сто восемьдесят шесть тысяч и восемьсот восемнадцать рублей выгоды…