Константин Коничев - Повесть о Воронихине

– Крупные подряды дозволяются только по усмотрению самого государя. Едва ли царь может дозволить простому мужику на такую сумму подряд, – усомнился и возразил Старов. – Но что касаемо затирания ноздреватостей на камне алебастром и известью, пожалуй, заслуживает проверки на опыте.

– Проверено. Не раз проверено, – ответил Воронихин. – Прочность получается превыше ожиданий. Тот же Суханов на примерах доказал, что из пудостского камня не только колонны и прочие громоздкие работы можно выполнять, но и более изящные и тонкие, как-то: балясины, капители к колоннам – все можно делать красиво и прочно.

– Не представляю себе, как мужик будет хотя бы из этого податливого камня делать коринфского ордера сложные капители? – удивился Старов.

– Мужик наш все может сделать, лишь бы ему увидеть, что делается и как. Он понятлив, зорок и рукоделен. Это даже иностранцы отмечают, – ответил опять на возражение Старова Воронихин, – и убедить мне вас, Иван Егорович, в этом не трудно. Пойдем-ка в сарай, посмотрим, я покажу вам две модели капителей, какие должны быть на наружных колоннах собора.

Они зашли в небольшой тесовый сарай, заполненный разными инструментами, образцами скульптурной лепки, различными орнаментами для фризов, кронштейнами, наличниками и всякими моделями, представленными на выбор архитектора. Воронихин снял рогожу с одной капители, сделанной из пудостского камня, затем обнажил вторую, такую же в точности модель и сказал:

– Вот, Иван Егорович, одну из них сделал по заказу нашему скульптор Генрих Берри, и государь утвердил ее как образец, а вторую сделал Самсон Суханов. А теперь вы мне удостоверьте, которая из них и кем делана?

Старов внимательно и долго молча разглядывал ту и другую модель и, не найдя в них совершенно никакой разницы, сказал:

– Да тут и сам ваятель Федот Шубин не определит. Сделаны будто бы обе одним резцом!..

– Нет, разными резцами, разными руками. Стоит только одну из них перевернуть, и вы можете увидеть чуть заметную внизу отметку – две буквы «С», что означает Самсон Суханов!.. А я еще добавил бы две буквы «С» – самородок, самоучка!.. – с торжествующей улыбкой проговорил Воронихин.

– Да, такому человеку можно доверить и крупный подряд на работы, – согласился Старов, – только я советовал бы вам, Андрей Никифорович, двадцатитысячный подряд разделить на два по десять тысяч; на десятитысячные суммы царь предоставил графу Строганову заключать контракты без его высочайшего соизволения. А с графом вам обо всем договориться проще. Если я не ошибаюсь, вы тоже в графской сорочке родились? – схитрил Старов.

– Вполне возможно, господин статский советник и кавалер Иван Егорович, блюститель дел моих и приставной контролер. Вполне возможно, что и в графской сорочке я родился. Но это к делу отношения не имеет. Да будет прощена мне, Иван Егорович, моя прямота, а скажу вам, что думаю и чувствую. Вы лично и вся ваша Казанского собора комиссия – люди обремененные чинами; некоторые из вас, того и гляди, могут рухнуть под тяжестью орденов, однако не это вас всех удручает. А удручает недоверие ко мне, не имеющему ни академического образования, ни крупных, построенных мною, украшающих столицу зданий. И вдруг мне такое поручение свыше вашей воли – построить собор, который и посмертно может увековечить память строителя. А это напрасно вас тревожит. Что греха таить, буду стремиться сделать такое, дабы и меня слава не обошла, не объехала, если ей даже палки в колеса вознамерятся вставлять.

– Без оных не обойдется, такое наше дело, – заметил Старов, усмехаясь и глядя в сторону.

– Обошлось бы, если б не было завистливых ненавистников…

– Так построен белый свет, – заключил Старов и впереди Воронихина вышел из сарая на строительную площадку. Простившись с Андреем Никифоровичем, он пробрался проходным двором на Мойку, где его ожидали раскрашенный ялик и двое дремавших гребцов.

Воронихин еще долго ходил по площадке, следил за слаженной работой каменщиков; спускался в погреба и подвалы, проверял растворы извести и качество просеянного через сита песка. И думал он о том, что с этим старым архитектором, Иваном Егоровичем, еще придется ему столкнуться: «Выстою, удержусь, но только жалко тратить время на возражения и доводы… И зачем мне эти контролеры, хотя бы самые именитые? Ведь на других стройках – Мраморного дворца, Невской лавры, Михайловского замка – посторонние архитекторы не вмешивались в деятельность главных строителей. Значит, меня считают недостаточно опытным, полагают, что непосильную работу взял на себя?..»

До позднего светлого майского вечера пробыл Воронихин на стройке. Осмотрел только что привезенный с чугунолитейного завода Карла Берда образец чугунной базы для колонн; он узнал, что Берд запросил за изготовление баз по три рубля с полтиной с пуда. Таких баз под все колонны и пилястры надо свыше трехсот штук, весом десятки тысяч пудов. Воронихин вновь прикинул в уме стоимость заказа и сказал приказчику, доставившему образец базы:

– Передайте Берду, хоть он и не православный, но грешно ему надувать Казанскую божию мать. Наш заводчик Демидов просит по два с полтиной за каждый пуд чугуна, вылитый в базу, а директор заводов государственной Берг-Коллегии господин Гаскония обещает дать нам базы из самого чистейшего чугуна без пузырей дешевле демидовских на тридцать копеек в пуде… Будем брать, что выгоднее, однако и на качество литья еще посмотрим…

Так, в заботах и трудах шли дни, недели и месяцы. Воронихин следил за работами, ежедневно и подолгу бывал на строительстве, выезжал иногда на каменоломни в Пудость, под Гатчину и к Выборгу. За деятельностью Воронихина наблюдали контролеры, и особенно придирчиво – член комиссии придворный архитектор пятого класса Старов. И всегда на защите самостоятельности зодчего Воронихина стоял шеф строительства граф Строганов, смотревший на постоянно заседавшую комиссию не весьма приветливо.

В 1802 году комиссия заседала семьдесят пять раз.

В 1803 году понадобилось ей сто четырнадцать заседаний, в 1804 году – сто двадцать семь. На каждом заседании разбиралось пять-шесть деловых вопросов. Такая чрезмерная опекаемость мешала Воронихину, отвлекала его от многотрудных повседневных дел, затягивала и затягивала строительство, неизменно увеличивая статью расходов. Но так или иначе, дело двигалось, и в начале 1804 года Воронихин доложил комиссии, что «в течение лета нынешнего года здание имеет быть возвышено в стенах церкви до четырех, а колоннады с портиками до трех сажен от поверхности полов».

Андрей Никифорович требовал от заседавших господ деятельной помощи в добыче и доставке двух миллионов штук кирпича, заключения контрактов на изготовление оконных дубовых рам и дверей с запорами, а также контрактов на часть живописных и скульптурных работ.