Константин Коничев - Повесть о Воронихине

Редко и недолго бывая в столице, он еще ни разу не видел город с такой высоты. Самсон Суханов отлично знал город и оказался полезным для графа собеседником.

– Как много воды и садовой зелени в Петербурге! – дивился Строганов, осматривая через крыши домов город и его уходящие на юг и север окрестности. – Хорошее место Петр выбрал. Жаль только, что ни Петр Великий, ни кто другой не в силах изменить здешнюю суровую, хмурую природу с ее сыростью и холодами Эх, кабы сюда киевский климат!..

– Совершенная правда, ваше сиятельство, в долгое да теплое время и дома и все строения выглядят краше и не хиреют. А от худой погоды даже камни и те слезы проливают, – заметил Суханов. – Поди-ка, наш Питер скоро и Парижу не уступит?

– Пожалуй, если так дело пойдет, – улыбнулся Строганов. – Ведь Париж – старик, а Питер – младенец по сравнению с ним. Скажите, что это там строится? Не манеж ли?

– Точно, ваше сиятельство, конногвардейский манеж господин Кваренги строит. Тот самый зодчий, что на Садовой улице великолепный банк соорудил. А в устье Невы Горный кадетский корпус строится. Там и мне, и моим людям дела много. Я, ваше сиятельство, у Андрея Никифоровича на первом счету, порасспросите о Самсоне Суханове – каменотесе, плохого слова обо мне не услышите. Живу и тружусь не корысти ради. Что наживу, с собой на тот свет не возьму. Было бы что на себя надеть да чем брюхо напитать – и слава богу. Нам капиталы наживать ни к чему. После мертвого медведя шкура останется, после богача нарасхват наследство, а после доброго человека и посмертно доброе имя живет. И Андрей Никифорович тех же мыслей человек… А там, ваше сиятельство, на стрелке острова против Петропавловки на бирже у зодчего Томона мне работка тоже предстоит. По колоннам да по береговым креплениям, пожалуй, лучше Суханова-то нынче и в городе нет. А биржа вся будет в колоннах. Как бывало древние греки строили. Тоже вот и Адмиралтейство заново будет Захаровым перестраиваться. Больше полста лет без переделки стояло. А теперь быть Адмиралтейству еще краше…

Суханов, идя впереди по лестницам и помостам, вел за собой Павла Строганова. Тот смотрел на крепкий, испещренный мягкими складками затылок каменотеса, на широкие богатырские плечи, на играющие под выцветшей рубахой мускулы, смотрел, завидуя здоровью могучего мужика, и думал, глядя на него и на работных людей, терпеливых, неунывающих трудолюбцев:

«Счастье России иметь таких силачей и умельцев. С таким народом, если его не обижать, жить не страшно…»

Итак, не найдя Воронихина на строительстве Казанского собора, Павел Александрович на четверке сивых, запряженных в графскую тяжелую, но удобную для дальних переездов карету, выехал в Павловск, где и нашел Андрея Никифоровича, занятого восстановлением дворцовых комнат и оборудованием их по его собственным рисункам.

Старые друзья, по обычаю русскому, сняв головные уборы, обнялись, расцеловались. После первых радостных восклицаний и обоюдных расспросов Воронихин, заперев комнату, в которой работал над чертежами переустройства дворцовых комнат, пошел показывать Строганову бывшую резиденцию императора Павла.

Строганов побывал во всех залах дворца, в уголках парка, осмотрел все, что сделано в них по плану Воронихина, даже мебель, изготовленную по его рисункам. Затем Воронихин водил Строганова в парк к небольшому мосту, украшенному кентаврами.

Вся планировка Павловского парка с его извилистыми тропинками, живописными берегами прудов и речки Славянки, с мостами, решетками, статуями и самыми неожиданными павильонами удивили Строганова изощренностью замыслов зодчих и садовников.

Больше всего из парковых построек понравился Строганову воздвигнутый в то лето Андреем Воронихиным «Розовый павильон». Это квадратное здание с легкими ионическими колоннами было окружено кустами цветущих роз. Небольшие фронтоны над четырьмя портиками расписаны красочными картинами. В полукруглых окнах под куполом были поставлены арфы. При малейшем дуновении ветра арфы мелодично звучали, словно тронутые рукой невидимого волшебника-музыканта.

Восхищаясь работами Воронихина, Строганов за обедом и умеренной выпивкой в небольшом кругу проживавших в Павловском парке вельмож сказал:

– Хорошо, Андре, очень вы преуспеваете в зодчестве. Но не слишком ли много работы? Так и надорваться можно. Казанский собор, Горный корпус, строения в царских резиденциях, – все это отнимает у вас столько сил. Да еще, как говорят ваши люди, вы и «фармазонить» успеваете. И теперь бываете на собраниях масонов?..

– Ну, это, Павел Александрович, со мной случается редко. Масонство меня привлекло, однако не увлекло. Есть дела поважней. А хожу я сюда и состою в их сообществе постольку, поскольку это потребно и в интересах той среды, в коей я бываю. Да и взгляды их мне не чужды… А что касается дела, то тут приходится успевать. В моей жизни много времени пропало впустую. Теперь догоняю сам себя. И надо спешить – жизнь коротка. Никак не сделать всего, что задумано, зарисовано да в чертежах расчерчено. И еще надо успевать пользоваться помощью вашего родителя, ведь и он, мой добрый покровитель, не два века проживет. А самое важнейшее, Павел Александрович, на что я имею виды и расчеты, – это до конца достроить Казанский собор, чтобы и с южной стороны была такая же колоннада, как и выходящая на Невский проспект.

– Понимаю и представляю… – отозвался Строганов. – Задача большая. Но разве есть в чем препоны?..

– В деньгах, Павел Александрович, и ни в чем более! Камня на колонны около Гатчины в карьерах сколько угодно. Рабочая сила в избытке. Одного недостает – денег!..

– И много надо?

– Миллионов около двух…

– Зная казну государеву, скажу: придется повременить со второй колоннадой. Под Аустерлицем нас проучили, воюем плохо. А в предвидении будущего расходы военные потребуются немалые. Государь знает это и не согласится строить вторую колоннаду. Нет, не согласится.

– Что ж, приходится скорбеть и сожалеть, если так. Добро бы догадались потомки доделать мои недоделки.

– Это другой разговор, Андре, такая возможность будет зависеть от художественного вкуса потомков и от благосостояния и богатства столицы.

В тот день в Павловске Строганов пробыл у Воронихина до позднего вечера. О многом было переговорено, многое вспомянуто добрым словом. Оба они изменились, дошли до широкой известности – один в политике, другой в искусстве.

Через несколько дней они еще раз встретились в Петербурге на островах. Воронихин был там с женой, наслаждался отдыхом в праздничный день, любовно осматривал сады и парки, разбитые на смешанный англо-французский манер около старой елагинской усадьбы, еще не тронутой зодчим Росси, и около дачи Строганова.