Константин Коничев - Русский самородок. Повесть о Сытине

Парень оказался очень толковым. Он знал не только с чего начинается и чем кончается весь процесс производства бумаги, но и всю двухсотлетнюю историю предприятия.

– Красносельская печаткинская фабрика, – рассказывал Сытину студент Горбунов, – началась еще при Петре Первом. Ей двести лет. Когда в 1903 году вышла книга к двухсотлетию Петербурга, там в прилагаемой рекламе об этом было сказано. Вы не читали?

– Господи, когда же я стал бы работать, если все книги читать? Как вас звать-то?

– Николай…

– Один у отца?

– Нет, еще есть младше меня брат, Саша… Вам интересно знать историю фабрики?

– Расскажите…

– При Петре Первом здесь голландец Делер основал полотняную фабрику; при Екатерине Второй она была продана англичанину Ричарду Козенсу, который и перестроил ее в писчебумажную. А через двадцать лет, при той же Екатерине, фабрику купил князь Потемкин-Таврический; затем фабрика оказалась во владении богатой генеральши Хлебниковой, потом статской советницы Полторацкой, а у нее фабрику арендовал один из ораниенбаумских купцов – Печаткин… Вот и вся история. При Екатерине здесь изготовлялась бумага даже для ассигнаций. Раньше делали бумагу из тряпок, а теперь научились делать из дров и соломы… Такого сырья сколько угодно…

Сытин интересовался, как поставлена и налажена работа. Четыре артели из пятисот человек обслуживали все производство. У рабочих своя школа. Общежития для семейных и холостяков.

– Все идет гладко: и поступление сырья, и производство, и сбыт бумаги. И рабочим здесь, вдали от города, жить не так плохо, как в городской гуще. Но хозяева не балуют рабочих: только и бесплатного – кипяток в общежитии да воздух на улице…

После обхода фабрики Иван Дмитриевич решил открыться в своих замыслах.

– Петр Михайлович, каково ваше мнение, – обратился он к директору, – я задумал иметь свою бумажную фабрику. Есть расчет или нет?..

– Ах, вот оно что… затея достойная сытинского размаха. Что ж, если есть такие излишки капитала от издательства, то начинайте… Смотря где?

– В Карелии, полагаю.

– Это невозможно. Нет путей сообщения. А вообще – канительная штука: «Не женись, брат Лука», как говорится в сытинском песеннике. Осмыслить надо…

– Конечно, такие дела очертя голову не делаются.

– Один или с компанией?

– Могу и с компанией.

– Бумаги своей в России не хватает. Новая фабрика не помеха. В час добрый, женись, брат Лука!..

Иван Дмитриевич заночевал у Горбунова, а на другой день – в Москву.

Евдокия Ивановна так и не поняла из его настроения – доволен он или нет своей поездкой.

В первую очередь Иван Дмитриевич попросил своего старшего сына Николая разыскать Сергея и позвать его для «исповедания». А это значило – как понял Николай Иванович – дядя Серж чего-то опять напроказил…

Надо сказать, что Сергей, младший брат Ивана Дмитриевича, был не очень удачлив в жизни.

Однажды, не поладив с Иваном Дмитриевичем, Сергей хотел перебраться на житье в Ясную Поляну к Льву Николаевичу. Как-то Лев Николаевич с художником Ге и Сергеем Сытиным пять суток шли вместе от Москвы до Ясной Поляны. Сергей всячески старался понравиться графу Толстому, прислуживал ему в дороге, угождал и даже изъявил желание вступить в члены общества «Согласие против пьянства». Но Лев Николаевич, видимо, невзлюбил Сергея и не позволил ему остаться в Ясной Поляне.

В руководстве товариществом Сергей не имел доверия и довольствовался лишь заработком от составления бесчисленного множества песенников. Составляя песенники, Сергей предпочитал для собственной «славы» указывать на титульных листах – «Песни дяди Сержа».

Красочные, яркие, заманчивые рисунки были на обложках песенников и диковинные заглавия: «Ни бе ни ме ни ку-ка-ре-ку!», «Ой, жидочки, жиденята», «Тарарабумбия», «Люблю я женский пол», «Не женись, брат Лука» и т. п.

Таким делом занимался Сергей, не добиваясь ничего большего. Однако старшему деятельному брату он нередко портил настроение. Так вот и тут случилось.

Сергей почувствовал, что брат приглашает его не зря. Заранее предвидя, о чем пойдет разговор, он придумывал отговорку, ведь давно было дело с этими родительскими крестами.

Сначала сдерживаясь, не показывая своего гнева, Иван Дмитриевич спросил Сергея:

– Что же это такое, Серж? Я был в Галиче на могиле наших батюшки и матушки, а куда же памятники девались?..

– Столько времени, братец, прошло, могли и пропасть, могли и украсть. Следить некому.

– Вот что, Сергей, – повысив голос, продолжал Сытин. – Довольно тебе дурака валять! За такие проделки оплеухи мало! Мне «почтеннейший» все рассказал: пропили, в карты проиграли! Кресты в карты! Богохульники, мерзавцы!

Сергей взмолился:

– Прости, братец, был грех… за давностью и закон не наказует, прости… Ну, я тоже умру, и, может, пораньше твоего… так ты не ставь на мою могилку ничего. Вот квиты и будем. Мертвым ни зонтики, ни будильники не нужны. Зачем же памятники, да столь дорогие?

– Уйди от меня, барабошка!.. Да пореже на глаза суйся. И чтоб ни на одном песеннике твое титло «дядя Серж» ни разу больше не стояло!..

Евдокия Ивановна не вмешивалась в ссору мужа с Сергеем. Лишь бы Иван Дмитриевич не ударил его: разве это допустимо в благородном семействе. Потом, чтобы отвлечь Ивана Дмитриевича от крупного разговора с братом, она подошла и тихонько сказала:

– Да наплюнь ты, Ваня, на него и закажи другие кресты… А я тут без тебя очень беспокоилась, как ты, да где ты? И за эти дни перечитала каталоги книжных издательств и магазинов Вольфа, Маркса, Суворина, Эфрона и сделала для нашего товарищества кое-какие выводы…

– Ладно, об этом после. Надоело. Я, кажется, поехал ради отдыха, а отдыха-то и не получилось. Ездили с Сазоновым на Кивач и такая загвоздка в голове, – покоя не найду, пока не решу этот вопрос.

– Какой же опять?

– Свою бумажную фабрику хочу иметь.

– Взвалить на себя еще ношу?

– Да, ношу, и тяжелую, зато результаты могут быть утешительные. Своя бумага будет в три раза дешевле покупной, а это даст экономии, считай сама, по два рубля с пуда, четырнадцать тысяч рублей ежедневно!

– Больно много, – удивилась Евдокия Ивановна, – слишком широко захотел шагнуть.

– Поживем – увидим… – уклончиво и неохотно отозвался Сытин.

– Да тут и видеть нечего, – продолжала возражать Евдокия Ивановна, – не может бумажная фабрика появиться, как в сказке, по щучьему велению, по твоему хотению. Улита едет, когда-то будет. Вложишь столько капитала на постройку да на всякие другие издержки производства, что своя бумага вскочит тебе на первых порах рубликов пять за пудик. Взвесь все, обдумай, не прыгай очертя голову. Да и не так уж ты молод, чтобы брать еще на себя такую обузу…