Константин Коничев - Русский самородок. Повесть о Сытине

– Ну, это, батенька, не наше с вами дело, – усмехаясь, вставляет в разговор свое замечание Горький. – На то тобольский конокрад Гришка Распутин есть. Он еще, если его не уберут, и не то выкинет.

– Господи, до какой гнилости дошла династия! – восклицал Сытин. – Быть концу, быть. Не так давно этот старец-кобель фортели выкидывал в Царицыне. И в газетах его стыдили за «устроение любодеяний» в бане с целой артелью каких-то психических дур. Не то изгонял, не то вгонял он беса в этих бесстыжих, прости меня, господи, за грубое слово… А раз такой «святой» подвизается около царя и царицы, то почему бы другим не почудить? И вот, Алексей Максимович, начинается чудодействие то там, то тут. Недавно мне один фельетонист рассказывал, как в Киеве некая купчиха за триста рублей купила у иеромонаха перо из крыла… Михаила Архангела!..

Горький расхохотался так, что слезы выступили. Пошевелил палкой тлевшие листья в костре, разведенном перед беседкой, вызвал ненадолго вспыхнувшее пламя и сказал:

– Если в такой цене пойдут и дальше перья Михаила Архангела, то ощиплют его, бедного, всего и пуха не оставят… Ну и черти народ! Ну и выдумщики!..

– А в Тотемском уезде Вологодской губернии, – продолжал Сытин, – слышал я от умного книгоноши, один поп «изгоняет беса» из истеричных кликуш и берет за это горшок каши.

– Совсем дешево! – опять засмеялся Горький. – Наверно, за такую плату Распутин не стал бы с бесом счеты сводить. – И вдруг нахмурился Алексей Максимович и заговорил, серьезно отчитывая своего гостя: – А ведь, Иван Дмитриевич, дорогой мой человек, а подумайте-ка сами, что всякие ваши книжечки – имя их трехсотый миллион! – натворили в сознании людей? Читая всякие глупости, многие от этого еще больше глупеют. К сожалению, не каждый и не сразу расходует на цигарки «Жития святых», которые учат народ терпению, смирению и всепрощению. Да, я понимаю, что вынуждены вы это делать, конкуренция с другими издателями, подлаживание к синоду, и прочее, прочее. Но пора вам с этим кончать. И подобно Сабашникову и Павлеякову преследовать в издании только более высокую цель – издавать классиков, научную и политическую литературу. Помогите материально и нашему изданию, нашему другу Ладыжникову, занятому этим делом в Берлине…

– Обещаю и помогу, Алексей Максимович, правда, из меня такого благотворителя, как Савва Морозов, не получится, но помогу. И трезвонить об этом не будем.

– Ну вот и хорошо… Договорились. Да не скупитесь от щедрот своих. Сочтемся!..

Помолчали. Сытин отвел разговор в другую сторону:

– Алексей Максимович, я ведь много думал, без бога-то как же человеку? Что тогда будет, если у человека ни веры, ни страха? Значит, все заповеди похерить? Воруй, убивай и за грех не почитай.

– Вопросы морали, нравственности могут быть решены и вне связи с заповедями, якобы данными богом Моисею, – отозвался на это Горький. – Судебные уложения и чрезвычайные законодательства – яснее и покрепче того, что начертано на скрижалях Моисея…

– Это верно, Алексей Максимович, но вот и про вас разговоры есть, и сами вы писали в своей «Исповеди», и мне расстрига-публицист Гриша Петров рассказывал, что вы тоже собираетесь стать кем-то вроде Симеона-богоприимца. Какого-то своего социалистического бога придумали… Что вы на это скажете? У Толстого свое понимание бога, у Горького тоже; так ведь я почти за этим и приехал, обнюхать со всех сторон горьковского бога. Будет люб – поверую, не люб окажется – не осудите…

– Ох, лукавец, лукавец вы, Иван Дмитриевич, славный вы мужичище!.. – сказал Горький и погрустнел. – Да, было такое увлечение, и кое у кого оно продолжается. Это увлечение «богоискательством и богостроительством» на руку буржуазии, царю и пуришкевичам. Наглупил и я, чего греха таить, каюсь, каюсь. Владимир Ильич Ленин крепко за это отругал меня и здорово образумил. Накануне вашего приезда я получил вот от него в одном конверте сразу два письма. Ладно, потом вам прочту. Хлещет меня, хлещет… А теперь скажите, Иван Дмитриевич, как поживает Петров-расстрига? Встречаетесь ли с ним, после того как ему запретили проживать в обеих столицах?..

– Встречаюсь, Алексей Максимович, встречаюсь, живет Петров в Твери, под неусыпным шпионским наблюдением. По его следам неотступно шпики топают. Вырвется иногда и приедет ко мне на дачу в Берсеневку, это не доезжая до Москвы верст пятьдесят. И тут уж мы с ним наговоримся обо всем сколько хотим. А однажды он приезжает, и два шпика с ним. Петров ко мне на дачу, и они с ним. На улице весна, все в цвету, теплынь! А шпики в ватных пиджаках с косыми карманами, а в карманах револьверы, а воротники толстые-претолстые, в три пальца толщиной, и приподняты, затылки закрывают. Я спрашиваю: «Господа сыщики, что это за мода, почему такие стоячие и толстые у вас воротники?» – «А это, – говорят они, ничуть не смущаясь, – на случай оскорбления действием!» – «Так что ж, – опять спрашиваю, – разве часто вас по загривку „оскорбляют“?..» А они мне отвечают: «Всякие поднадзорные бывают, но мы на господина Петрова не в обиде. Случается, он с глаз сгинет, а потом сам же нас окликнет и говорит: „Что ж вы, ротозеи, плохо службу исполняете?..“» Одним словом, Алексей Максимович, в России сплошная шпиономания: азефовщина, гапоновщина, богровщина. Но вы не бойтесь, воспользуйтесь амнистией по поводу трехсотлетия Романовых и приезжайте. Жить у меня в Берсеневке – одно раздолье. По родине-то, наверно, скучаете?..

– Благодарю, Иван Дмитриевич, пристанище ваше на первых порах меня вполне устроит, а дальше видно будет. Шпики мне не страшны. Забавные паразиты!.. Наследники строя. Охранка выслеживает честных, порядочных, справедливых людей, охотится за мнимыми и настоящими революционерами; убивают даже своих Столыпиных, лишь бы выслужиться и провокацией обосновать реакцию. А что иностранная разведка хозяйничает в России, им наплевать; это не их ума дело. Не так давно в английских газетах в корреспонденциях из Петербурга сообщалось, что русские на смену своим «утопленникам» строят новые военные корабли и что эти новые будут не лучше старых: броня плохого качества, слаба против новейших снарядов; пушки расставлены неправильно, взаимно мешают. Типы судов не продуманы… И так далее. При такой «военной тайне» не лучше ли будет новостроящемуся флоту прямо со стапелей идти на дно?..

– Опять миллионы золота псу под хвост полетят, а Россия страдай, – с возмущением проговорил Сытин. – Взятки и воровство, и особенно в высочайших кругах, сходят безнаказанно!..

– И это при наличии божией заповеди: «Не укради». Так что, Иван Дмитриевич, дело не в соблюдении заповедей, а в честности одних, в строгости других и в полном отсутствии моральных качеств у наших правителей, начиная от волостного писаря и кончая самим Романовым.