Константин Коничев - Русский самородок. Повесть о Сытине

В эту минуту раздался телефонный звонок. Руманов снял трубку, послушал и передал Сытину:

– Вас просит к телефону банкир Алексей Иванович Путилов.

– Алло… Здравствуйте, Алексей Иванович, зачем вам Сытин понадобился? Я вас слушаю…

С другого конца провода доносилось:

– Иван Дмитриевич, есть весьма выгодное дельце: я вам советую вступить в акционерное общество банкового капитала. Выгодная игра на падении денежного курса. Доход с «воздуха». Вы для начала можете вложить пай двести тысяч рублей. Завтра же у вас прибавится на счету тысяч полсотни!..

Выслушав Путилова, Иван Дмитриевич, употребив весь свой ругательский лексикон, послал Путилова дальше чем ко всем чертям:

– Сволочи вы, подонки, не думаете о России, а только о наживе, о грабеже. Ищете доходов с «воздуха», а дождетесь, мерзавцы, расчета полной ценой народного гнева… – И так ударил трубкой по аппарату, что трубка разлетелась на мелкие части.

– О чем мы говорили? – резко спросил Сытин Руманова. – Да, кого послать в армию.

– Я думаю, или Костю Орлова или Мечислава Лембича, – предложил Руманов.

– Верно, оба пройдохи! – сгоряча отозвался Сытин. – Оба годятся, но давайте пока пошлем Орлова; надо это как-то по всем правилам оформить. Благову сейчас некогда этим делом заняться, он сам носит погоны санитарного врача. Ладно, вот на днях приедет из главного штаба военный цензор, штабс-капитан Михаил Лемке, я с тем и утрясу этот вопрос.

Лемке – старый, близкий знакомый Сытина. Не зря его когда-то Иван Дмитриевич приглашал стать редактором «Русского слова». Лемке удачно пристроился в качестве цензора в царской ставке, бывало, даже обедал с царем за одним столом. Человек он с положением, – через него проще всего найти способ, как наладить корреспондентскую связь «Русского слова» непосредственно со ставкой.

Сытин выехал в Москву, а с приехавшим Лемке в Петербурге встретился Руманов и вел предварительный разговор о посылке в ставку своего корреспондента.

На другой день Лемке уже был в Москве, позвонил Сытину, и тот немедленно приехал к нему в «Гранд-отель», где разговор был продолжен. Лемке деликатно высмеивал сытинского «стратега» – военного обозревателя «Русского слова» Михайловского, который в военном деле ровным счетом ничего не смыслит и до смешного глуп в своих суждениях по военным вопросам.

Сытин на это не обиделся. Он возлагал надежды на Орлова, авось этот не наглупит.

В «Гранд-отеле» все номера были переполнены беженцами-поляками. Коридоры забиты чемоданами и сундуками. Тяжелое дыхание войны чувствовалось в Москве. Сытин расспрашивал Лемке о том, что ему известно о войне нового, выходящего за рамки газетных сообщений. Из всего генералитета Лемке хвалил одного Брусилова. Рассказал, что немцы, заняв Варшаву, держат против русских семьдесят дивизий с неисчерпаемым количеством снарядов. Горят деревни, фабрики, взрываются мосты, а на всем этом фоне – у нас казнокрадство, пьянство, воровство, офицерский разгул, и поганое имя Гришки Распутина и его похождения известны даже на фронте в солдатской среде.

– Господи, куда идем, куда катимся?! – возмущался Сытин. – На фронте так, а в тылу не лучше. Купечество ошалело. О благородстве и патриотизме мало кто помышляет. Стервец Прохоров, владелец краснопресненской мануфактуры, хвалится, что за год войны тринадцать миллионов нажил. А того не думает, ведь прахом пойдут все миллионы. Чует мое сердце: понадобятся России Минины и Пожарские…

Посланный в ставку сытинский корреспондент «Русского слова» Орлов не пробыл там и одного месяца, был вынужден вернуться в Москву, объяснив свой отъезд военному цензору Лемке тем, что ему, как репортеру, делать на фронте нечего, ибо «обозреватель» Михайловский отбивает у него заработок, предпочитая печатать свои статьи.

– А вы бы пожаловались Дорошевичу, – предложил ему Лемке, – Сытин в эти дела редакционной кухни едва ли станет вникать. Ему не до того: у большого корабля – большое плавание. А Дорошевич там у вас царь и бог!

– И волшебник! – добавил Орлов. – Правда, этот волшебник все решает сам и считается только со своим мнением. Денег он получает тьму-тьмущую и всю «политику» газеты держит в своих руках. Сытин же одно знает – без Дорошевича «Русское слово» будет круглым сиротой…

Орлов возвратился, а на смену ему Сытин направил в ставку корреспондента Мечислава Лембича (псевдоним – Цвятковский). Лембич, владевший польским языком, нечаянно оказался у немцев. Каким-то образом бежал от неприятеля из-под Варшавы, описал свои приключения и даже написал статью «О намерениях немцев поднять революцию в Малороссии». И хотя Лембич получил георгиевскую медаль, тем не менее со своими приключениями из доверия командования вышел, так что Михаилу Лемке пришлось поучать незадачливого корреспондента, каким путем надо восстанавливать свой престиж, чтобы остаться при штабе одной из армий. И Лембич сумел это сделать.

Война продолжалась. Убитые, раненые и пленные исчислялись миллионами.

Нарушалась денежная система: деньги стали терять свою ценность. Буржуазия понимала, что от падающего рубля пожива не велика. Государственный банк может выпустить «бумажек» сколько угодно. При таких условиях никакая борьба с дороговизной была уже невозможна. Усилилась спекуляция, но вместе с тем догадливые купцы начали припрятывать огромные запасы продовольственных и других товаров до лучших времен.

Дорожала и книга. Приходилось издателям прибегать ко всяким ухищрениям, делать процентные надбавки на книги, но эти надбавки все равно отставали от растущих цен.

Сытин чувствовал себя растерянно. И надумал он в эти тревожные дни повидаться с царем, поговорить, а о чем и зачем – он и сам не отдавал себе отчета. У министра внутренних дел Штюрмера добился разрешения и поехал к царю в ставку, находившуюся в Минске.

В ставке Иван Дмитриевич встретился с цензором Лемке, как со старым приятелем. Но и он не мог от Сытина узнать, зачем тот приехал к царю… Три дня Иван Дмитриевич ждал приема. У царя были дела неотложные: он проводил совещание главнокомандующих фронтами в Могилеве. Сам председательствовал и, вопреки своему обыкновению, много говорил, расспрашивал генералов о положении на фронтах…

Свидание Сытину с царем было назначено на воскресный день в десять часов утра.

В приемной царский телохранитель-скороход говорил; Сытину:

«Не тушуйтесь, чувствуйте себя проще. Не ломайтесь и не приплясывайте, как это делают другие. Говорите царю больше правды, а то ему только все красивую ложь преподносят, да унижаются». [10]

Скороход царя понравился Сытину, но его слова не подействовали, Сытин входил в зал сам не свой… Об этой встрече, первой, единственной и последней, издателя с царем имеются сжатые, яркие воспоминания самого Сытина. Не преминул отметить факт встречи в своем дневнике и штабс-капитан Лемке.