Игорь Родин - Последний канцлер

Горчаков: Надеюсь, не очередное унылое стихотворение?

Пушкин: Черт! Да где ты у меня унылые стихи нашел?

Горчаков: Были. Даже не спорь.

Пушкин: Тьфу!

Горчаков: Так что за вещица?

Пушкин: Не скажу!

Горчаков: Ну, не дуйся. Хорошо. У тебя нет унылых стихотворений. Только жизнерадостные. Все до одного.

Пушкин: То-то же!

Горчаков: Что за вещица?

Пушкин: Драма. «Борис Годунов».

Горчаков: Ого! Самозванец, Марина Мнишек, убиенный царевич Дмитрий… Смута, одним словом. Все бунт пытаешься осмыслить?

Пушкин: Смута и бунт, особенно в России, вещи разрушительные. Вот я и попытался понять…

Горчаков: Слушай, ну их всех! Давай потом, когда прочтешь мне драму. Ведь ты доставишь мне такое удовольствие? (Пушкин кивает) . А помнишь, как в лицее лазали ночью в окно?

Пушкин: Помню даже, как нас поймали.

Горчаков: А Прасковью помнишь?

Пушкин: Какую?

Горчаков: Ну, на кухне работала…

Пушкин: Ах, эту…

Горчаков: Мою да и, кажется, твою первую любовь.

Пушкин: Надо же. А я почему-то думал, что ее звали Дарья.

Горчаков: Не, Прасковья. Точно… Кажется.

Пушкин: Эх, золотые были времена!

Горчаков: Это точно.

Пушкин: А пироги как с кухни таскали, помнишь?

Горчаков: Помню, конечно. Да только мне и так давали.

Пушкин: Прасковья?

Горчаков: Она.

Пушкин: Экий ты расчетливый однако! Мало того, что меня обошел, так еще и добавку к рациону получал особо! (Оба смеются).

Горчаков: Я тебе давно говорю. В этой жизни без расчета никуда. Ладно. Что собирался делать целый день?

Пушкин: Отлеживаться после вчерашнего.

Горчаков: Потом отлежишься. Прогуляться тебе надо, вот что! Но не просто меланхолично побродить по лесам и лугам. Может, на охоту?

Пушкин: Какая еще охота?!

Горчаков: На зайца. Ну, или на кабана. Тоже неплохо.

Пушкин: Какого еще кабана? Не пойду, хоть режь!

Горчаков: Ну, тогда рыбалка остается. Удочки есть? Эй, человек! (Входит слуга) . Как зовут молодца?

Пушкин: Филипп.

Горчаков: Филя, удочки где? Мы с барином идем на рыбалку. Через полчаса чтобы все было готово! Наживка, прикормка, все как положено! Да живее шевелись, раб божий! (Слуга, недоуменно озираясь, уходит. Горчаков кричит вслед). Еды с собой собери! И сам с нами пойдешь!

Пушкин: Чего ты еще затеял? Какая рыбалка? Там сыро, грязно, и вообще я не настроен…

Горчаков: Настрой – дело наживное. Давай, вставай. Одевайся, не в халате же ты пойдешь!

Пушкин: Да я вообще не хочу никуда идти!

Горчаков: Ты сам не знаешь, чего ты хочешь. Вперед! Мир полон красок и великих свершений. Кстати, где тут у вас река? (Берет Пушкина под руку, тащит, несмотря на сопротивление, за собой) .

(Горчаков и Пушкин на берегу реки. Горчаков держит удочку и напряженно смотрит на поплавок. Пушкин лежит на берегу и глядит по сторонам. Его удочка покоится на траве. Филипп в отдалении пытается развести костер. Поплавок Пушкина слегка подрагивает. Горчаков делает знаки, пытаясь привлечь внимание Пушкина. Тот не реагирует.)

Горчаков: Да проснись ты! Клюет! Тащи! (Пушкин вскакивает, дергает удочку, крючок оказывается пустой)

Горчаков: Ну вот! Сошла! Чего по сторонам зеваешь? На поплавок смотри! Поклевку пропускай, а как в сторону потащит, подсекай и тяни. (Пушкин застывает в напряженной позе, некоторое время смотрит на поплавок, потом зевает и садится на землю.)

Пушкин: Все-таки дурацкое занятие. Стоишь, таращишься, как сеттер, ждешь непонятно чего. Толку – ноль.

Горчаков: Совершенно с тобой не согласен! Тут все – интерес, азарт, соревнование! Поединок, кто кого переиграет, перехитрит – ты рыбу, или она тебя. В любом случае главное здесь – выждать удобный момент, чтобы действовать наверняка… Да тащи ты! Клюет же! (Пушкин тащит, крючок опять оказывается пустым. Пушкин плюет, в сердцах бросает удочку).

Горчаков (качая головой) : И главное тут – терпение. Все как в жизни.

Пушкин: Нет ничего глупее, чем ждать. Прождешь всю жизнь. А то, чего ждал, так и не случится.

Горчаков: Может быть. Но дело не в «случилось» или «не случилось», а в твоей готовности к этому. Может, ты на границе вглядываешься вдаль… охраняешь рубежи отечества. И никого нет годами… Так может, потому и нет никого, что ты стоишь тут, на границе?

Пушкин: При чем тут границы отечества? Все, что мы способны здесь дождаться, так это какой-нибудь задрипаный ерш или тощий окунь, высунувшийся из тины на свою голову.

Горчаков: Ты не можешь наверняка этого знать.

Пушкин: Это еще почему? Все, что тут ловили когда-либо, это ерши, окуни да пескари. Ну, щука бывает.

Горчаков: И все-таки ты не можешь этого знать. Вдруг под этой гладкой поверхностью живет… акула?

Пушкин: Акулы живут в морской воде.

Горчаков: А это пресноводная акула.

Пушкин: Да ну тебя. Чушь какая-то. То же мне – жизненное призвание – стоять возле убогой речушки, в которой кроме лягушек, пиявок и прочей дряни ничего отродясь не водилось, и ждать – не вынырнет ли акула?

Горчаков: Все как в жизни, брат Пушкин. Ведь если искренне верить, что акула там, она рано или поздно действительно вынырнет.

(Горчаков вытаскивает очередного окуня).

Пушкин: Ну да. А вода обратится в вино. А пять хлебов в целый воз караваев.

Горчаков: Зря иронизируешь.

Пушкин: Да какое там! Я преклоняюсь.

Горчаков: Понятно (вытягивает пескаря) . Продолжай в том же духе. Об удочке не забывай.

(Пушкин нехотя встает и забрасывает удочку).

Горчаков: Подкорми. Клевать лучше будет.

(Пушкин начинает, лежа на траве, со скучающим видом бросать прикормку в свой поплавок) .

Пушкин: Так что, Нессельроде у вас в министерстве, выходит, стал полноправным хозяином?

Горчаков: Стал, стал. Уже почитай третий год как Каподистрию наш государь отправил «поправлять здоровье» на воды. Вот скажи, Пушкин, как так получается, что полнейшая серость, человек, ненавидящий любое проявление свободы, даже любой намек на нее, который, пока живет здесь, даже не удосужился нормально выучиться говорить по-русски, оказывается у руля? И где? В министерстве иностранных дел Российской империи! Мало того, что он смотрит в рот Миттерниху, он еще и защищает по большей степени интересы не России, а Австрии и Пруссии! Был Каподистрия, который ему противостоял, да и того убрали. С ума сойти. Два главных лица в министерстве – один немец, другой грек. И грек по какой-то нелепой случайности ратует за Россию.