Марина Александрова - Пленник порока

– Да уж, у вас возьмешь обратно! – недоверчиво произнес Гаврила.

– Слово дворянина! – хлопнул себя кулаком в грудь Тобольский.

– Я подумаю, – вздохнув, посулил Гаврила. Им обоим уже достаточно надоел этот разговор. Они разошлись, пообещав друг другу встретиться через неделю.

В порядочности слов и поступков Тобольского еще никому не приходилось сомневаться, и наутро следующего дня, поговорив о сделке с семьей, Гаврила решился.

– О детях надо думать, – сказала Варвара, перемывая посуду после ужина.

– Да-а, – протянул Гаврила. О клятве, которую он дал умирающему, никто не хотел вспоминать.

– Но, как же… – начал было Гаврила, но жена его остановила:

– Они обо мне столько лет не вспоминали, отец с матерью в немилости из-за них сгинули, а теперь хотят, чтобы я их требования безумные выполняла! Ну уж нет! Думаю, Бог на меня не обидится, а больше мне не перед кем оправдываться! Тем более, что не продаем мы их, а по необходимости…

– И по доброте душевной дарите музею Тобольского! – закончила Вероника, услышавшая разговор родителей и решившая тоже принять участие в этом нелегком для них выборе.

За ней пришел Сергей и молча уселся на лавку в ожидании дальнейшего развития событий.

– А тебе чего? – буркнул Гаврила, насупив брови.

– Умный человек этот Тобольский. И ты себя обманутым не чувствуешь, и его не обидишь. У него, похоже, большая своя выгода во всем этом есть. Думаю, отец, тебе надо прислушаться к его советам и поступить именно так, как он предложил. Вот видишь, как он все обставил: ему выгода, а нам польза, да уже хотя бы от того же посла… – сказал Сергей.

Гаврила лишь вздохнул и ничего не ответил. Отрицать – значит врать самому себе, согласиться с Сергеем – изменить своему уже сложившемуся мнению о нем. Недоволен он был средним сыном, считал его бездельником, пустоголовым, так как не лежали у парня руки к тому делу, каким из поколения в поколение занимались мужчины-Юзовы. Теперь-то он начал понимать, что, видимо, в материнскую ветвь Сережка пошел. Поговорить-то он любит, и все у него так уж складно получается…

Все так и произошло, как уговаривались. Тобольский устроил выставку картин, на которой восхвалял семью Юзовых, где к месту представил и Перстневых, о которых знало общество. Недвусмысленно дал понять, что отныне он им покровительствует.

Юзовы держались на выставке сдержанно и с достоинством, отчего многие прониклись к ним уважением.

– А это князь Белгородов, – познакомил Тобольский Гаврилу еще с одним нужным человеком.

– Очень приятно, – отозвался князь.

– Вдвойне, – пожав сухую руку князя, ответил Гаврила.

– Я слышал, что вы выставили не всю коллекцию картин вашего родственника, – как бы между прочим поинтересовался Белгородов. Он тоже, как и Тобольский, был крайне заинтересован в приобретении картин.

– Да, это так. Некоторые из них я хочу продать, – ответил Гаврила и отошел к сыну, который был занят разговором с Тобольским.

– Ну что ж, вы все правильно делаете, некоторые семьи уже хотят знакомство с вами тесное иметь, и это, честно говоря, из-за моего благорасположения к вам. Вот уж и князь заинтересовался, – заметил Тобольский.

Позже, когда устраивался прием во дворце, именно здесь и познакомился Сергей с Екатериной Лиговской. Тобольский с помощью посла Вюртемберга Фредерика фон Барнета устроил выставку в одном из малых дворцовых залов, где и столкнулись двое молодых людей в первый раз.

…Раньше ему никогда не встречались такие женщины. Это и не удивительно. В семье на первом месте было ремесло. И старший брат Евдоким, и маленькая сестрица Вероника уже с малых лет были привязаны к делу.

Евдоким, получив ранние уроки плотничества в семейной артели, уже был опытным мастером, а сестрица, с детства не выпускавшая из рук кисти, умело разукрашивала деревянные изделия, изготавливаемые плотниками.

Одному только Сергею это занятие было чуждо. Он жил, развлекаясь за счет матери, которая, пряча и собирая деньги, отдавала их среднему сыну.

– Не хочу я, отец, всю жизнь спину гнуть, как вы! – резко ответил он как-то на гневные расспросы отца. – Я богатым буду и так.

– Что? Ах ты, щенок, сучий сын! – изливая праведный гнев, кричал Гаврила Юзов, – Это как же ты богатеем-то станешь? Отвечай! Или что недоброе задумал?

Среднего сына не задел отцовский строгий выговор.

– Узнаешь вскорости, – бросил он и вышел.

С того дня прошло много времени. Дело Юзовых процветало благодаря послу фон Барнету и иноземным купцам, которые оценили умельцев и стали потихоньку скупать у мастеров деревянные ложки, стулья, посуду и другие изделия.

Вскоре Юзовы были завалены заказной работой, и не только от иноземцев, но и от двора Его Императорского Величества.

– Не ценили нас раньше-то, а теперь, гляди, чего деется, – качал головой довольный Гаврила, разглядывая огромную мастерскую, где работали больше трех десятков человек.

Пусть они пока выполняют заказы на изготовление мебели и посуды для дворцовой кухни и построек, где селится челядь. У Гаврилы была надежда, что увидит однажды император работу прославленного ремесленника и тогда…

За такими мыслями и занятостью Гаврила совсем потерял из виду среднего сына. Мать, Варвара, на вопросы о нем лишь испуганно кивала головой и всячески защищала его от нападок отца.

– Да, оставь в покое мальца! Что прикипел? Не хочет он, дак не заставишь, мало тебе, что Евдоким и Вероника наравне с тобой работают?

Гаврила лишь кряхтел, но спорить с женой не собирался. Любил он ее и многое позволял решать по-своему. Сколько лет уж прошло, а до сих пор душа заходилась от нежности к ней.

«Как ее балую, так и она с этим стервецом нянькается! Ну, ничего, погодите у меня!» – мысленно угрожал он и сразу же забывал. Усталость, занятость и забота о ремесле не давали ему времени думать о Сергее.

И мечта Гаврилы сбылась. Месяц назад прискакал гонец от канцлера и объявил, что его лучшие изделия должны быть вскорости представлены для показа, и если они понравятся, он получит солидный заказ на изготовление мебели и прочих поделок для императорского двора.

– Наслышан император о твоем мастерстве и решил иноземных мастеров отбить, а нашим почет и уважение высказать, дабы всем показать, как ценятся свои мастера в родном отечестве, – доложил гонец Никита Коровин.

– Ах! – только и промолвила Варвара.

«Господи, вот удача-то! Тьфу, тьфу, тьфу», – подумал про себя Гаврила и постучал пальцем по дереву, боясь сглазить свои радости, повалившие одна за другой.

Какие чувства в эти дни переполняли сердце старого Гаврилы! Его признали! И кто? Император, ставший провозвестником грядущих перемен! Люди все больше и больше проникались к нему симпатией и радушием, и тому было множество причин.