Борис Деревенский - Убить Марата. Дело Марии Шарлотты Корде

Кухарка убрала пустую посуду и подала вишнёвый компот. На колени мадам Бретвиль, мурлыча и облизываясь, взобралась её любимица Минетта. Она жила в Большой Обители уже добрый десяток лет и по своему кошачьему возрасту была такой же старой как и её хозяйка. В прошлом месяце Минетту здорово потрепали соседские кошки, после чего её шею и левую сторону головы охватила огромная опухоль. Чрезвычайно обеспокоенная этим мадам Бретвиль носила кошку к знакомому ветеринару, который сделал ей хирургическую операцию. Теперь, хотя рана понемногу заживала, изрядно похудевшая за это время Минетта, со швами и выстриженной шестью на шее являла собою жалкое и одновременно умилительное зрелище.

Молодую квартирантку Минетта недолюбливала, и когда встречалась с ней, то настороженно поднимала уши и дыбила шерсть. Из-за этой-то кошки и испортились отношения Марии и мадам Бретвиль. Дело в том, что до появления молодой особы Минетта вела себя как вторая хозяйка Большой Обители, для которой открыты все двери. Однажды вечером, идя к себе по тёмному коридору, Мария не заметила, как кошка вместе с нею проникла в её комнату. Только через полчаса, когда непрошеная гостья запрыгнула на стол и попробовала на зуб отмокавшие в стакане кисточки, Мария вскочила на ноги и с помощью чугунной кочерги выгнала кошку прочь. Наверное, при этом Мария слишком энергично размахивала кочергой и пару раз пребольно задела Минетту.

По тому, как повела себя на другой день мадам Бретвиль, Мария не сомневалась, что кошка сумела каким-то образом нажаловаться на неё. «Да, я ударила её, – ответила она на вопрос кузины. – Терпеть не могу, когда кто-то суётся в мою комнату без спроса». После этого случая мадам Бретвиль неделю не разговаривала с Марией, а приходящие в дом гости узнавали, как молодая квартирантка жестоко бьёт и истязает беззащитных животных. Даже после того, как Минетту изодрали соседские кошки, и было понятно, что человек не мог нанести такие раны, мадам Бретвиль всё же не преминула спросить у Марии, не она ли изувечила несчастную тварь.

Итак, обед подходил к концу.

– Совершенно согласен с вами, мадам, – продолжал свою речь Леклерк, всегда согласный с хозяйкой. – В прежние времена господ, подобных мсье Марату, держали в Бастилии под крепким замком. Или четвертовали на Гревской площади, как Картуша. А теперь эти господа заседают в клубах и обществах, пролезли в народные представители и вообразили себя вершителями судеб страны…

Впрочем, владелица дома уже не слушала своего управляющего.

– Завтра я с Габриель собираюсь в Сен-Уэн, – сообщила она, вытирая полотенцем руки. – В девять утра кюре Бюнель отслужит там обедню и примет исповедующихся. Ты пойдёшь с нами, мой друг?

Этот вопрос был обращён к нашей героине. Мария знала, что кузина ходила только к неприсягнувшему кюре Бюнелю и ни к кому другому. Конституционных священников она не признавала, называя их христопродавцами; причём главным христопродавцем в её глазах был департаментский епископ Фоше. И хотя под боком стояли церковь Сен-Жан и просторный собор Сен-Пьер, мадам Бретвиль тем не менее ходила в пригород Сен-Уэн, где в каком-то частном доме служил ещё тот самый священник, из-за которого разгорелся сыр-бор в ноябре 91-го и который уже третий год упорно отказывался присягать Конституции. Именно у этого кюре, в тесноте и духоте его каморки выстаивало мессу, пело «Te Deum» и причащалось почти всё пожилое население Кана.

– Я же вам сказала, кузина, что завтра я уезжаю. Мой дилижанс отправляется в одиннадцать утра.

– В одиннадцать? И я узнаю об этом накануне вечером?! Всего за несколько часов?! Хорошенькие дела… – покачала головою старушка, стараясь не выдать своего изумления. – И что же: ты и вещи уже собрала?

– Мой саквояж ждёт меня в бюро дилижансов.

Теперь четыре пары удивлённых глаз воззрилось на Марию; на лицах кухарки, управляющего и его жены был написан один и тот же вопрос: «Не случилось ли чего-нибудь, мадемуазель?» У кухарки даже задрожала в руках посуда, и Марии показалось, что чашки и тарелки вот-вот упадут на пол. Милая добрая Габриель, души не чаявшая в молодой госпоже, исполнявшая все её прихоти, – уж она-то никак не заслужила такого обращения. Наша героиня покраснела и поспешно добавила:

– Но вам не стоит волноваться. Я уезжаю всего на пару недель. Габриель облегчённо вздохнула, супруги Леклерки вернулись к трапезе, но мадам Бретвиль всё ещё не сводила со своей квартирантки испытывающего взора:

– И куда едешь?

– В Аржантан. К отцу.

– С кем?

– С одной подругой.

– Но ты ведь только что ездила к отцу, на Пасху…

– Я была у отца в апреле, дорогая кузина, – уточнила Мария. – А сейчас уже июль. Прошло почти три месяца.

– Да, три месяца, – хмыкнула хозяйка. – Раньше ты так часто не ездила. Если раз в год соизволишь повидаться с роднёй, и за то низкий поклон. А теперь гляди-ка, как зачастила. С чего бы это вдруг?

– Время вообще течёт быстрее, – заметила Мария философски. – То, что прежде совершалось за годы и годы, теперь происходит в считанные дни.

– Не понимаю, о чём ты говоришь…

– О стремительности событий, дорогая кузина. Читайте современные исторические труды.

Чело мадам Бретвиль потемнело.

– Огюстен! – обратилась она к управляющему таким торжественным тоном, что тот вздрогнул и едва не поперхнулся компотом. – Прошу вас, пощупайте пожалуйста лоб вашей новой хозяйки. Мне кажется, у неё жар и она бредит. Я предупреждала, что чтение этих новых книжек не доведёт до добра.

Леклерк виновато заморгал глазами, словно бы его уличили в чём-то нехорошем. Старая госпожа ревниво относилась к своему мажордому; ей не нравилось, если он служит кому-то ещё, да и без её ведома. Слова «ваша новая хозяйка» неприятно резанули слух всех присутствующих, за исключением одной лишь жены Леклерка, простодушной женщины, с детства воспитанной своим отцом, камердинером маркиза Бланжи, в уважении к титулованным особам.

– Что же вы не предупредили нас, дорогая Мари, что собираетесь в путь? – всплеснула она руками. – Вам не нужно было утруждаться. Огюстен отнёс бы ваш багаж к дилижансу.

– Достаточно уже, что он таскался с нею в Интендантство, – холодно вставила мадам Бретвиль. – Сегодня у неё на уме одно, завтра другое… Сама не знает, что делает. Если она хочет, чтобы он прислуживал ей всякий раз, когда ей что-нибудь взбредёт в голову, пусть выплачивает ему отдельное жалование.

– Неужели вы думаете, – огрызнулась Мария, – что мсье Леклерк оказывает мне услуги за ваш счёт?!

Леклерк сделал умоляющий жест в направлении старой госпожи и поспешил разрядить накаляющуюся обстановку:

– Успокойтесь, мадам, прошу вас. Не нужно ссориться в такой день! – Затем повернулся к Марии: – И вы, мадемуазель, пожалуйста, не обижайтесь на мадам. Всё это от того, что она расстроена тем, что вы уезжаете. Видимо, вы сообщили ей об этом столь внезапно, что она никак не может оправиться от неожиданности. Понимаете? Она по-своему привязана к вам, – право, привязана! – и ей будет очень грустно, если вы уедете надолго.