Эдмон Лепеллетье - Капитан Наполеон

– Как лейтенант лейб-гвардии ее величества я нес известные обязанности перед королевой…

– Перед австриячкой! – проворчала Екатерина. – Так, значит, вы за нее сражались? Да какое вам дело до наших раздоров?

– Я хотел умереть! – ответил молодой офицер с удивительной простотой.

– Умереть! В ваши-то годы? За короля? За королеву? Тут должны быть другие причины, молодой человек, – заметила Екатерина добродушно-шутливым тоном. – Извините меня за нескромность, но когда человек в двадцать лет умирает за людей, которых не знает, сражается с людьми, против которых не может ничего иметь, то… он, очевидно, влюблен. А? Я угадала?

– Да, вы угадали, моя добрая покровительница!

– Ей-Богу, это нетрудно отгадать! Хотите, я даже скажу вам, в кого вы влюблены! Держу пари, что в мадемуазель Бланш Лавелин. Я не требую от вас признания, – поспешила прибавить Екатерина, заметив беспокойство на лице раненого, – дальнейшее не касается меня; к тому же мадемуазель Лавелин вполне достойна быть любимой.

Граф Нейпперг приподнялся и воскликнул:

– Да… моя дорогая Бланш добра и прекрасна! Ах, если я умру, передайте ей, что я умирал с ее именем на устах и с мыслью о ней и о…

Молодой человек сдержал готовое сорваться с уст признание.

– Вы не умрете, – сказала Екатерина ободряющим тоном, – разве умирают в ваши годы да еще влюбленные?! Вы должны жить для мадемуазель Бланш, которую вы любите и которая, по всей вероятности, любит вас; вы должны жить еще и для той особы, которую хотели только что назвать. Это, вероятно, ее отец, маркиз Лавелин? Он прекраснейший господин… я видела его раза два-три там, в нашем. родном Эльзасе.

Услыхав имя маркиза, Нейпперг сделал движение, которое можно было принять за выражение презрения и гнева.

«Кажется, они не слишком большие друзья, – подумала Екатерина, – надо принять это к сведению и не говорить больше о нем. Вероятно, отец Бланш противился их браку. Бедная барышня! Так вот из-за чего этот молодой человек искал смерти».

Она участливо вздохнула и, поправив подушку под головой больного, сказала:

– Я слишком много болтаю… быть может, вы желаете отдохнуть? Это для вас полезно, лихорадка уменьшится.

Больной слегка тряхнул головой.

– Говорите еще о ней, говорите о Бланш, – сказал он, – в этом мое облегчение.

Екатерина улыбнулась и принялась рассказывать о Бланш, которая выросла у нее на глазах, так как сама она родилась на небольшой ферме близ замка вельможи Лавелин. Маркиз служил при дворе и потому большую часть года отсутствовал дома. Бланш воспитывалась при матери и вела вполне деревенский образ жизни, бегая по лесам и полям, прыгая через рвы и заборы. Она не была горда и запросто беседовала с крестьянами, часто заходила на ферму и очень благосклонно относилась к маленькой Екатерине. Когда маркиз вызвал в Версаль жену и дочь, Екатерина и еще три крестьянские девушки были отправлены в качестве прислуги при маркизе де Лавелин и ее дочери, причем Екатерина несла обязанности прачки. Так прошло несколько счастливых лет ее жизни, пока не умерла госпожа Лавелин. Вскоре после того маркиз получил дипломатическое поручение в Англию и увез свою дочь в Лондон. Уезжая, Бланш захотела обеспечить Екатерину и приобрела Для нее прачечную, где она и сейчас находится. Ах, мадемуазель Бланш – добрейшее создание и достойна любви!

Не успела Екатерина кончить свой рассказ и самыми лестными похвалами осыпать свою благодетельницу, как постучали в дверь.

«Неужели это Лефевр так рано возвратился со своими товарищами?» – подумала встревоженная Екатерина.

– Не беспокойтесь! – обратилась она к Нейппергу, который стал прислушиваться. – Если Лефевр один, то нет никакой опасности, если же он с товарищами, я с ними поговорю и удалю их. Подождите меня и не бойтесь ничего!

Она пошла открывать дверь несколько смущенная. Но каково было ее удивление, когда она увидела молодую женщину, очень испуганно и торопливо вошедшую и сказавшую ей:

– Он здесь, не правда ли? Мне говорили, что видели человека, который с трудом дотащился сюда. Жив он еще?

– Да, мадемуазель Бланш, – ответила Екатерина, узнав в этой взволнованной женщине дочь маркиза де Лавелина, – да, он здесь, в моей комнате; он жив и все время говорит только о вас! Хотите взглянуть на него?

– Ах, моя милая Катрин, какая счастливая мысль пришла мне в голову указать ему. твой дом как самое надежное убежище! – При этом мадемуазель Лавелин схватила руку Екатерины и, с чувством благодарности горячо пожав ее, сказала: – Проводите меня к нему!

Неожиданное появление Бланш произвело на раненого чрезвычайно сильное впечатление; он чуть не вскочил с постели, на которую с таким трудом Екатерина уложила его. Обеим женщинам пришлось употребить все усилия, чтобы удержать его.

– Гадкий, – произнесла Бланш своим мягким голосом, – ты, оказывается, хотел умереть?

– Жизнь без тебя была бы слишком тягостна мне. А мог ли представиться более удобный случай, как умереть в сражении, со шпагой в руке, с улыбкой идти навстречу славной и красивой смерти?

– Неблагодарный! Ты должен был жить для меня!

– Для тебя? Разве ты не была потеряна для меня? Ведь ты собиралась покинуть меня навсегда!

– Этот ненавистный брак не был еще заключен; простая случайность могла расстроить его, нужно было надеяться!

– Ты сама сказала мне, – заметил Нейпперг, – что нет никакой надежды. Сегодня, десятого августа, ты должна была стать женою другого и назваться баронессой Левендаль; так решил твой отец, и ты не протестовала!

– Ты отлично знаешь, что все слезы, все мольбы были напрасны. Моему отцу грозило полнейшее разорение из-за барона Левендаля, этого бельгийского миллионера, который одолжил ему значительную сумму и теперь требовал немедленной уплаты или моей руки. Отцу ничего не оставалось, как согласиться на это требование.

– Твой отец избрал самый легкий способ оплаты своих долгов!

– Друг мой! Отцу неизвестно, насколько серьезна наша любовь, он ничего не знает, решительно ничего! – повторила Бланш с возрастающей настойчивостью.

Во время этого разговора двух влюбленных Екатерина из деликатности ушла в мастерскую, чтобы не мешать их интимной беседе.

В болезненном волнении глядя на Бланш, Нейпперг возразил:

– Да, они ничего не узнают, потому что я исчезну. Моя смерть водворит полное спокойствие, предаст все полному забвению. Но, к сожалению, народные пули не захотели уложить меня, и придется все начать снова! Впрочем, удобный случай не преминет представиться в ближайшем будущем; война объявлена, я пойду сражаться в рядах королевской армии, и если смерть не захотела меня принять под обломками Тюильри, то примет на берегах Рейна.